Поздравить особенно не с чем, а констатировать можно. Можно констатировать тот неоспоримый факт, что мы вступили в тот период зимы, который на официальном метеорологическом языке вопреки всякому здравому смыслу упорно именуется весной. Настолько упорно, что многочисленные обитатели наших широт и сами порой склонны поверить, что то, что они видят за окном, ощущают под ногами и ощущают за воротником, действительно является весной.
Эта вечная двусмысленность, это привычное противоречие между настенным календарем, открытым на странице под названием «Март», и не менее объективной реальностью, данной нам в наших ощущениях, порождает такой приблизительно поток умеренно чистого разума:
Поднимешься с утра пораньше, — нашептывает тебе на ухо глумливый голос этого разума, — глянешь в окно, увидишь, как вдоль по улице метелица метет, как накрыло нарядным белоснежным ковром вдоволь исстрадавшуюся за долгую зиму землю, порадуешься весело кружащимся за окном снежинкам и подумаешь: эх, и дружная же весна выдалась в этом (как, впрочем, и в любом другом) году! Видать, и урожай будет знатный! Больше всего на свете, — добавишь ты про себя, подкрутив задорно левый ус и подмигнув невидимому собеседнику, — больше всего на свете люблю я неброскую красоту нашей средней полосы! Где еще такое увидишь?
В общем, не знаю. Не знаю, будет ли она вообще. Как-то, честно говоря, не очень-то верится. И лишь ненадежный опыт прожитых лет пытается убедить меня в возможности и даже неизбежности невозможного.
Впрочем, справедливости ради хочу признаться, что я все же слегка преувеличиваю, всякий раз заново подозревая, что весна в наших широтах есть чистая утопия наподобие коммунизма или хотя бы цивилизованного рынка.
Я вот несколько лет тому назад побывал в городе Норильске. И надо, непременно надо было мне там побывать уже хотя бы для того, чтобы понять, что Москва в климатическом отношении в сравнении с этим прекрасным, но больно уж суровым местом — это что-то вроде Неаполя.
В Норильске я был в середине мая, и в это время там лежали плотные закопченные сугробы, а на стенах домов висели грозные предупреждения: «Осторожно — сосули». «Отчего же не “сосульки”? — спросил я у местного жителя. “Да какие сосульки! — сказал он. — Сосульки это у вас там, на континенте. А у нас тут сосули. Вот, посмотрите-ка наверх”». Я посмотрел наверх. С крыши свисали такие мощные, в два человеческих роста, орясины, что я сразу понял: это, конечно же, никак не сосульки. Это именно сосули и есть.
И мы всякий раз, хоть в Заполярье, хоть в Москве, хоть в Ельце, хоть в Самаре, недоверчиво и испуганно ждем примет этой невозможной, но столь вожделенной весны…
Такую замечательную в своем роде историю мне рассказала давняя моя приятельница, бывшая москвичка, уже довольно давно живущая в Париже.
Однажды она стояла на углу каких-то двух парижских улиц и ждала свою подругу, зашедшую на минутку в магазин. В какой-то момент к ней подбежала запыхавшаяся и очень взволнованная тетка с кучей пакетов в руках. По совокупности признаков было как-то вполне понятно, что тетка — соотечественница.
Что немедленно и подтвердилось, потому что она именно по-русски обратилась к моей подруге. «Скажите, пожалуйста, как мне попасть на улицу такую-то!» — спросила она. Моя приятельница объяснила. Тоже по-русски, разумеется.
Торопливо сказав «спасибо», тетка стремглав устремилась в указанном направлении. Однако в какой-то момент она резко затормозила, развернулась и с той же крейсерской скоростью понеслась в обратном направлении.
Подбежав к моей знакомой, она спросила: «Ты русская, что ли?». «Ну, в общем, да», — честно ответила моя знакомая.
Тетка облегченно вздохнула. «Ну слава богу! — сказала она, — А то я испугалась, что я понимаю по-французски!»
Так же и мы в середине, допустим, марта или даже в начале, например, апреля, уже, в общем-то, смирившись с тем, что власть зимы вечна, и вдруг почуяв дуновение каких-то иных, нездешних, обнадеживающих каких-то ветров, «пугаемся», что вдруг сейчас начнется весна.
Но весна ведь это не только весна, не только регулярная смена сезона, не только такое состояние природы и души, когда нам хочется расстегнуть пальто, а потом и вовсе скинуть его с плеч.
«Весна» — это еще и слово, важное слово, в силу не только и даже не столько климатических, сколько исторических обстоятельств ставшее столь желанным, столь сакральным, и столь метафорически насыщенным для всех нас.
То прискорбное обстоятельство, что в наших краях весна, — во всех смыслах этого слова, — всегда фатально опаздывает, всегда не поспевает за «общечеловеческим» календарем, всякий раз вгоняет если не в тоску, то в стойкую меланхолию.
Но непреклонная, хотя временами и нетвердая, хотя временами и подвергаемая разного рода сомнениям уверенность в том, что она все равно наступит, придает все же сил и стимулов жить дальше и, в общем-то, не унывать.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.