Очень хрупкая империя

Путинская Россия старается изобразить себя государством грозным, подчас даже страшным. Все разговоры — сплошь о победах, боях и героических подвигах. Детей с малолетства — в Юнармию, ходить строем, петь патриотические песни. Для взрослых — танковый биатлон и бесконечные новости с полей сражений. Даже президент выглядит по-настоящему увлеченным, только когда рассказывает о новейших ракетах. Летит она, значит, по непредсказуемой траектории, облетает вокруг глобуса четыре раза, и никто не знает, где упадет. Даже Рогозин, хотя он на падающих ракетах собаку съел. Или утопил. Вот такая, понимаешь, загогулина получается.

Хотя нет. Про загогулину — это, кажется, какой-то другой президент говорил. Болтают старики, будто случались здесь когда-то другие президенты, хоть и непросто в такое поверить. Врут, наверное, старость — не радость.

Враги трепещут, традиционные ценности цветут, и временами даже пахнут, и главная из них — право бить того, кто слабее. На гербе пока еще двуглавый орел, но скоро, видимо, будут два кулака, сжимающих пару резиновых дубинок.

Жителю столицы в последнее время легко убедиться, что все так и есть. Путинская Россия — грозная и страшная. Чтобы это узнать, не нужно прикладывать никаких дополнительных усилий: достаточно выйти прогуляться в центр города в ненастный выходной.

Вот она — путинская Россия в камуфляже, шлемах и бронежилетах. Батальоны отборных бойцов, готовых с максимальной доступностью втолковать сомневающемуся, да и случайному прохожему тоже, все, что ему полагается знать про главную традиционную ценность.

Перекрывают улицы, мешают движению граждан, создают опасные для жизни и здоровья граждан ситуации. В общем, честно и не без своеобразного блеска делают все то, в чем граждан же и обвиняют. Но главное — бьют. Мастерски, прицельно, с явным удовольствием. Ломают ноги, разбивают головы.

Честно — изнутри довольно страшно выглядит, когда ты просто идешь по улице, а на тебя бегут здоровенные парни с дубинками и в защитной амуниции. Построившись в гусеницу, но не по завету писателя Сорокина, не взаимной любви ради, а наоборот, во имя ненависти. Чтобы поймать мирного пешехода, повалить, бить, и потом уволочь. Любого, первого попавшегося, возможно, тебя.

И как тут не поверить, что путинская Россия — грозная и даже страшная? Чувства-то не обманывают. Грозная, страшная, опасная, и лучше бы, наверное, держаться подальше, но что ж теперь поделаешь, если выпало в империи родиться?

Но все меняется, когда путинская Россия вдруг забывает о собственной силе и начинает жаловаться на тех, кого избили на улице просто по факту нахождения на улице. Когда вереницей — снова вереницей, было уже такое, даже на нашей короткой памяти, место тут что ли какое-то особенное? — идут дела о нападении на сотрудников полиции.

И выясняется молниеносно, что эти бравые громилы, регулярно и вполне профессионально зачищающие город от горожан, — хрупкие, нежные и трепетные. В его сторону бутылку кинули, пустую пластиковую бутылку. А он испытал невыносимые нравственные страдания и, возможно, боль. Летящая пластиковая бутылка создает ведь воздушную волну. Вы этой волны не заметите, и я не замечу. Это потому, что мы — существа грубые и бесчувственные. А он — нежный. Ему теперь до конца жизни страдать.

Не громилы это, получается, а хрупкие принцессы, прибывшие в столицу на поиски своих волшебных горошин. Они — силища, правда ведь, силища. У них доспехи и дубинки, право бить и калечить безнаказанно, за ними — вся государственная мощь, плюс войска информобеспечения, разнокалиберные мастера профессионального вранья, которые, не стесняясь, рассказывают про «экстремистов с ножами и кастетами». Однако на самом деле они нежны, они ранимы, и стыдливы, видимо, тоже, раз прячут лица под черными балаклавами. Демонстрация варварской, карающей, ничем не ограниченной силы, которой сострадание неведомо, превращается в доказательство слабости.

А вот те, кого бьют, — совсем не грозные девочки с разноцветными волосами и мальчики с модными бородками, — оказывается, сильные по-настоящему. Их бьют, а они не боятся, они снова выходят на улицу. Помогают друг другу, организуют адвокатскую поддержку, медицинскую помощь, доставку передач задержанным. Или просто раздают воду и чай тем, кто рискнул выйти на улицу.

От этого, наверное, ранимым неженкам в бронежилетах еще обиднее. Они-то ведь знают, что им, если что случится, никто помогать не кинется. Это только в старинном кино про ментов подполковник Соловец в лепешку расшибется, чтобы вызволить с кичи оклеветанного подчиненного. А в жизни подполковник подчиненного уволит задним числом, и подчиненному это отлично известно. 

Тут уж поневоле затоскуешь, схватишься за верную дубинку, и пойдешь крушить все, чего у тебя не будет никогда. Нормальную человеческую жизнь и обычную человеческую любовь.

И все это, пожалуй, было бы даже смешно, если бы не мысль о том, что человек, нанесший грозному бойцу невыносимые моральные страдания, метнув в его сторону (даже не в него) пустую пластиковую бутылку, уже в СИЗО и вполне может получить реальный срок.

Увы, все так. Но вы только представьте, насколько же должны быть хрупкими те, кто спрятался от мирных и безоружных людей за спинами этих фарфоровых солдатиков? Мэр, и все его замы, и все обитатели темных глубин избиркомов, и депутаты, и министры, и даже мачо номер один, любитель порассуждать о новейших ракетах. На этих даже и дунуть боязно — ветром унесет.

И еще одна мысль, возможно, вне связи с изложенным выше. Все уже отметили инновацию карательной полицейской операции третьего августа: из мегафонов неслись не только стандартные и нелепые обвинения («не создавайте ситуаций, угрожающих жизни и здоровью», «не мешайте проходу других граждан»), но и нечто почти жалобное: «Порядок на улицах обеспечивают бойцы внутренних войск. Большинство — срочники. Это ваши сыновья».

Так вот, это ведь тоже можно истолковать как обвинение: сами, мол, воспитали, вот и пеняйте на себя. Что выросло, то выросло.

И в этом даже есть определенный смысл, к сожалению.