С точки зрения читателя: дикая норма

Так вышло (случайно), что в воскресенье вечером я сидел в гостях у человека, причастного к созданию «того самого», «первого», легендарного «Коммерсанта». И — вот это уже закономерно, как не помянуть легенду, к которой ты причастен, — в какой-то момент мой мудрый собеседник заговорил о любимом издании. О том, как менялось оно, и о том, как грустно наблюдать эти перемены.

Я не спорил. Во-первых, потому, что это ведь правда. Сначала «Коммерсант» был чудом, прорывом в новую информационную реальность, местом, где учили (и сами учились, по живому, на своих и чужих ошибках) думать и говорить так, как раньше никто не умел думать и говорить. Потом просто — хотя поверьте, это совсем даже не просто, — просто очень хорошей газетой. Потом хорошей газетой. Потом…

Потом мы еще раз вернемся к несказанному «во-вторых». Потому что потом был понедельник, выяснилось, что из «Коммерсанта» увольняют двух журналистов, Ивана Сафронова и Максима Иванова, за то, что рискнули потревожить покой самой Валентины Матвиенко. «По соглашению сторон», как это у нас здесь принято. Потом в знак солидарности с коллегами уволились — уже по собственному желанию — все журналисты отдела политики «Коммерсанта» и заместитель главного редактора Глеб Черкасов. Потом оставшиеся в издательском доме журналисты опубликовали обращение к читателям: «Возможно, среди наших читателей найдутся те, кто способен объяснить акционерам ИД, что прямо сейчас они разрушают одно из лучших СМИ России. Работа “Ъ” важна для всего общества и всей нашей страны. Те, кто уничтожают его ради краткосрочных политических дивидендов, плохо знают историю России. Мы уверены, что наша страна достойна лучшего будущего. Достойна свободы слова».

А фоном начались ожидаемые разговоры о том, достаточно ли смело повели себя ушедшие, и, тем более, оставшиеся журналисты. О том, что слухи о цензуре в издательском доме бродят не первый год. И это тоже правда. Даже открытые письма сотрудники редакции публикуют не в первый раз. Ну вот, например, декабрь 2011 года, история с увольнением главного редактора журнала «Коммерсант-Власть» Максима Ковальского за неправильную фотографию в материале об отгремевших только что думских выборах: «Нам трудно сохранять объективность, когда на нас давят и преследуют наших товарищей, и мы не понимаем, зачем в таких обстоятельствах мы должны ее сохранять. Недопустимо, чтобы конфронтация на улицах Москвы стала конфронтацией внутри нашего Дома».

Время прошло, люди поменялись, некоторые подписи под тем письмом вызывают недоумение. Григорий Ревзин? Серьезно? Тот самый, который потом обзывал москвичей баранами и пел гимны собянинскому благоустройству? Ну да, тот самый. Время прошло, слухов о цензуре внутри ИД стало только больше, да и невооруженным глазом видно, что некоторые темы там старались просто обходить, и даже цитированное выше открытое письмо образца 2019 года куда мягче, чем то, которое писалось в 2011-м.

И вот эти фоновые разговоры — они, в общем, понятны. Имеют, вроде бы, право на существование. Но — пора уже вспомнить про обещанное где-то выше «во-вторых» — еще до всех скандалов, слушая своего мудрого друга, я пытался взглянуть на газету глазами читателя. При всех возможных оговорках «Коммерсант» оставался очень важным местом для тех, кто стремился понимать, как устроена теперь политика, как работает экономика, и чем пахнет мракобесие, в которое страну спихивают. Неправильно, наверное, здесь кого-то особенно выделять, но как не вспомнить Александра Черных, упорно посещавшего с явным риском для психики все эти бесчисленные круглые столы и заседания, писавшего год за годом летопись свершений гранд-дам нового русского средневековья — от Елены Мизулиной и до Людмилы Стебенковой? Это интересно, смешно, страшно и важно, я — благодарный читатель, думаю, что не я один.

И вот теперь, наверное, у всех все будет хорошо. Ушедшие найдут себе новое дело — это пока еще все-таки возможно, — растворятся в остатках независимых СМИ. Оставшиеся перетерпят шум, благо, редкая новость живет в нашу эпоху больше недели, и продолжат работать. Но я, я, читатель, стану чуть беднее. Мой мир станет чуть беднее. У меня будет еще меньше возможностей, чтобы понять, как российская политика теперь устроена. А потом случится новый скандал, еще кого-нибудь уволят, попрекавшие журналистов за недостаток героизма позлорадствуют, и снова в проигравших окажусь я. И так далее, увы, даже не до бесконечности, потому что люди рано или поздно кончатся. Ну, или их терпение. А я сделаюсь нищим. 

Журналистика — вроде футбола. Все знают, как правильно тренировать сборную и как правильно работать в газете. Те, кто футбол видел только по телевизору, а в СМИ не работал никогда, знают это лучше прочих и знаниями охотно делятся. С легкостью обвиняют тех, кто не прет против рожна, трусами, не желая даже задуматься, что в этой игре бывают какие-то еще интересы помимо шкурных. И не желая замечать, что проигрывают в итоге они сами. Мы. Хвататели минут, читатели газет, как заметила метко и обидно великая русская поэт.

Знаете, что на самом деле в этой, со всех сторон печальной истории является настоящим индикатором перемен, случившихся со страной? В чем разница между историей из 2011 года и историей из 2019-го? В том, что обсуждается в основном не факт цензуры, а то, правильно или неправильно повели себя в сложившейся ситуации жертвы цензуры. А цензура — это вроде бы и нормально уже. Такая вот дикая норма сформировалась: ни читатели газет, ни профессионалы, спорящие о поведении коллег, не удивляются и не возмущаются, не ждут ничего другого от нынешнего владельца легендарного ИД и его подручных.

И привычно бьют по ложным целям. Чтобы не сказать — по своим.