Привет. Меня зовут Саша Шведченко, я корреспондент «МБХ медиа». Последние две недели я плотно следила за происходящими в Европе терактами. Каждый раз такие события вызывают у меня всплеск эмоций: теракты не «приедаются», у меня не выходит отнестись к ним хладнокровно, как должны журналисты относиться к явлениям, о которых пишут. И есть предположение, почему так.
Я родилась в 1996 году. А в 1999 году в Москве и в Волгодонске взрывали дома. Самих терактов я не помню, но отлично знаю, насколько тревожная атмосфера была в каждой квартире любого многоэтажного дома в то время: соседи координировались и каждый вечер обходили здание, проверяли подвалы на наличие взрывчатки. В том числе и моя семья. Тогда в результате терактов погибло 307 человек, более полутора тысяч получили ранения.
А в 2001 году случилось 11 сентября. Недавно я нашла бабушкин блокнот, куда она записывала мои детские фразы, как это часто делают умиляющиеся взрослые. В блокноте есть заметка: бабушка рассказывает, как сразу после новости о теракте в Америке она говорит со мной по телефону: «Я боюсь, что у нас тоже такое будет», — сказала я тогда бабушке. Мне было 5 лет.
Потом были «Норд-ост» и Беслан. Я помню это практически в прямой трансляции. Хотя, конечно, поскольку я была ребенком, я помню не последовательность событий, а эмоции, которые считывала у родителей и всех, кто находился рядом. Телевизор –– люди в балаклавах — погибшие дети ––панический ужас. После Беслана, который случился, когда я училась во втором классе, в школах стали вводить усиленную охрану и каждый год проводили минуту молчания. Это не было каким-то завуалированным кошмаром, мы в свои 8-9 лет отлично знали подробности: как детям, запертым в спортзале, не давали воды и они пили собственную мочу, как в школе из-за взрывов обрушилась крыша, как по заложникам открыли огонь.
Теракты в московском метро были в 1996, 1998, 2000, 2004 и 2010 годах: как раз, когда я играла в куклы, лазила по деревьям, читала «Гарри Поттера». Последние теракты в метро на станциях «Лубянка» и «Парк Культуры» запомнились особенно ярко: в тот день я заболела и не пошла в школу. Сквозь температурный сон я слышала какие-то обрывки телерепортажей о теракте, а потом услышала, как папа и мама обсуждают это по телефону. Было страшно, хотя, казалось бы, проблемы внешнего мира — не то, что должно интересовать или тревожить тринадцатилетнего подростка. Как раз тогда у меня уже появился интернет и свободный доступ к соцсетям, по которым гуляли шутки, вроде: «Мое лицо, когда я слышу, что следующая станция — Лубянка». Честно говоря, мне до сих пор не очень приятно проезжать мимо «Лубянки».
У нас сформировались привычки: мы не заходим в центральные вагоны метро — предположительно, именно их будут взрывать террористы, чтобы убить как можно больше людей. Мы выходим из поезда, если видим кого-то, кто может попасть под подозрение (до недавнего времени для меня это была любая женщина-мусульманка с закрытым лицом). Мы стараемся не стоять в центре вагона в час пик.
Буду откровенна: до сознательного возраста я просто не понимала, что не все мусульмане — террористы, а потому их поголовно боялась. Я знаю, что многие люди моего поколения — тоже.
Конечно, во взрослом возрасте это прошло: я много читаю, общаюсь с людьми и стараюсь разобраться в устройстве мира. У меня много знакомых мусульман: большинство из них — прекрасные люди, а история этой религии — очень интересная. Но осталось ли это травмой? Да.
И эту травму можно было бы проработать, если бы теракты прекратились. Но они продолжаются: несколько раз в год мы слышим о взрывах, давках и поножовщине в Европе, еще чаще — на Ближнем Востоке и Северном Кавказе. Это не проходит и вряд ли пройдет в ближайшие лет пятьдесят.
Теракт — это акт устрашения, и террористам удалось напугать взрослых. Но еще они напугали детей. И нам с этим жить. Как и европейским детям, которые прошли и до сих пор проходят через то же самое.
Наверное, это как-нибудь отразится на нас в старости. Наши бабушки, которые в детстве голодали, закармливают нас до тошноты. Интересно, что будем делать мы? Хотя, если честно, хочется просто дожить до того периода, когда страх быть подорванным в вагоне метро станет для нас далеким прошлым.