Высокие процентные отношения. Лев Рубинштейн о «моральных авторитетах»

 

 

 

Время от времени я натыкаюсь на какие-то результаты каких-то социологических опросов, которые по идее должны обозначать какие-нибудь тенденции или, говоря по-русски, тренды.

Так однажды я увидел где-то результаты какого-то соцопроса на предмет выявления «моральных авторитетов».

Что ж, дело хорошее, в сущности. Сама по себе гипотеза о наличии в стране моральных авторитетов и, тем более, их разнообразии, вроде бы является свидетельством хотя бы относительной зрелости и хотя бы относительного здоровья общественного организма. 

Заранее, чтобы не томить уважаемую публику, скажу, что по результатам опроса постоянно действующий президент стал моральным авторитетом примерно для трети опрошенных, а, допустим, тоже не бездействующий патриарх Кирилл набрал что-то около одного процента.

Считается, что из всех этих процентов должен по идее последовать какой-нибудь важный вывод. Ну, не важный. Ну, хоть какой-то. 

Ну, ладно…

В советские годы социологическая наука и практика были под сильным подозрением. Если бы в условиях тоталитарного, спущенного из соответствующего отдела ЦК «единодушия» и охватившего все слои советского общества сильнейшего чувства глубокого удовлетворения выяснилось вдруг, что родную коммунистическую партию или миролюбивую внешнюю политику «нашего руководства» поддерживают не 99,99 процентов населения, а всего-то 88,88, и если эти крамольные проценты стали бы каким-то образом широко известны, это бы воспринималось как издалека заметная опасно зияющая дыра на огромном, растянутом через всю страну транспаранте с горделивой надписью «Народ и партия едины».

 

Актуальной, а не декоративно-пропагандистской «социологией» занимались тогда не столько полевые социологи, сколько самые вульгарные стукачи, с утра до вечера подслушивавшие разговоры в очередях за ливерной колбасой «Собачья радость», в районных и городских банных парилках, в поездах дальнего следования, в библиотечных курилках, в кулуарах научных конференций и в ресторанах творческих союзов.

 

Это и была более или менее объективная социология, из которой делались самые разнообразные выводы и формировались различные руководства к действиям.

Но это было тоталитарное гомогенное государство, не то что нынешнее, где с разрешения благодушного начальства цветут сто с чем-то цветов, пребывающих в нервно-бодрящем ожидании выборочной прополки.

 

Все познается в сравнении. Если бы в те, прежние, времена выяснилось, что, допустим, высокомудрого генсека своим моральным авторитетом считают треть опрошенных, это означало бы непоправимую катастрофу. А теперь — в самый раз. Теперь — это не то чтобы особенно много, но, как говорит молодежь, «норм». Это даже, если угодно, чем не повод для законного торжества с фуршетом.

Я не то чтобы безоговорочно доверяю казенным социологическим службам. Но полагаю, что если они по своей неистребимой привычке чего-то и намухлевали, то все же не сильно много. Я думаю, что примерно так оно и есть.

Дело тут не в цифрах и процентах, а в том, что же все-таки подразумевают эти самые напряженно мыслящие «проценты» под такими, казалось бы, понятными категориями, как «моральный» и «авторитет». Что-то мне кажется, что не совсем то, что под этим понимается, например, мной. Что-то мне кажется, что слово «мораль» часто означает лишенные критики верноподданнические чувства и готовность во всех случаях прислоняться к власти и к силе. Ну, в общем, типичная «мораль», не правда ли.

Что же касается слова «авторитет», то, полагаю, что в оперативном словаре огромного числа сограждан, чья картина мира густо пропитана криминальной этикой-эстетикой с их «отжимами», «откатами», «сходняками», «стрелками» и «толковищами»,  слово «авторитет» явно из этого же примерно понятийного ряда.

Интереснее, конечно, дело обстоит с «аутсайдерами» этого не слишком уж прямо такого судьбоносного опроса.

Некоторые задаются вопросом, как это в такой духовной и православной стране, каковой вне всякого сомнения является наша страна, где скрепа на скрепе сидит и скрепой погоняет, патриарху удалось заработать всего лишь один скудный процентик. Как это?

 

Но об этом лучше не думать, потому что тут мы рискуем впасть в область не канонической, нетрадиционной, альтернативной арифметики, которая нам не только ничего не объяснит, но запутает нас еще пуще прежнего.

Я уже видел однажды некие результаты неких опросов, показавших, что число тех, кто называет себя православными, раз примерно в десять превысило число тех, кто считает себя верующими. 

Что все эти «респонденты» понимают под православием и что под верой в Бога, и почему два эти понятия столь наглядно, столь убийственно не совпадают друг с другом, разбираться должны, по-моему, уже не социологи, а специалисты в каких-то совсем иных областях.