В 1978-м в Лондоне советскими спецслужбами был убит болгарский диссидент Георгий Марков. Его преследовали на родине, он бежал, активно сотрудничал с Би-Би-Си. В Болгарии опасались, что у Маркова имеется какой-то убойный компромат на Тодора Живкова — тогдашнего лидера страны. КГБ СССР пришел на помощь союзникам, была подготовлена спецоперация, и Марков умер. Против него использовали специальный зонтик, стреляющий рицином. Тогдашние комитетчики работали качественнее нынешних. Если бы генерал Олег Калугин не бежал на Запад — никто бы и не узнал подробностей этой истории.
Отчего вспомнил? Ну, во-первых, понятно — рифма. А во-вторых, 1978-й — мое раннее детство. Чем дольше живешь, тем больше про детство думаешь. Счастливое все-таки время, простите уж за банальность. Несмотря на двойки, драки, шишки, синяки, хулиганов из соседнего двора и прочую корь с ветрянкой. Вернуться бы, но. Увы, увы.
Разумеется, я в то время про гибель Маркова не знал ничего (да и вообще в 1978-м мне было три года, а в это время у человека проблем не бывает; ну, или он потом вспомнить про них не может, в некотором смысле это одно и то же). Серьезные проблемы из взрослого мира в жизнь начали пробиваться позже. В первой половине восьмидесятых намеком на то, что во взрослом мире не совсем уютно, стали полки в продуктовых магазинах. Нет, не пустые. Они вовсе не были пустыми. Их заполняли консервные банки. Продавщицы (всегда — масштабные женщины в умеренно чистых халатах и шапочках) выстраивали из консервных банок пирамиды и другие замысловатые конструкции. Наверное, от скуки. «Завтрак туриста» и морская капуста. «Завтрак туриста» регулярно покупали алкоголики. Он стоил гроши, его использовали в качестве закуски. Однородная бледно-коричневая масса. Я так и не решился попробовать. Морскую капусту вообще никто никогда не покупал. Зря, конечно. Говорят, она полезная.
Хлеб, кефир, консервные банки. И, разумеется, пломбир в ларьках с мороженым. Самый вкусный в мире пломбир, как некоторые теперь утверждают. Кстати, да, он действительно был вкусный.
Все остальное либо «выбрасывали», либо «доставали». Смысл этих слов теперь только старожилам внятен. «Выбросили» — значит, что-то такое, что обычно на прилавки не попадает, растворяясь таинственным образом где-то в подсобках, по неведомым обывателю причинам поступило в продажу. Не важно, что — обувь, мясо, колбаса, синие куры, вероятнее всего, прожившие короткую, но тяжелую жизнь на совхозной птицефабрике, и умершие от голода, потому что корма сотрудники разворовали. Тогда вообще было принято воровать на работе. В этом не видели особого греха.
Выбросили — значит, очередь. Не по-доброму гудящая толпа. Если выбросили сразу много всего, очередей несколько. В одну мама встает сама, в другую ставит меня. Это страшно: прилавок с грозной продавщицей все ближе, мамы нет, вот сейчас она сверкнет на меня глазами, эта жуткая тетка, и что я ей скажу?
«Доставать» умели те, кто знал дорогу не к прилавку, а к подсобке. Кто имел правильные знакомства. В общем, это дела не детские, об этом я знал только понаслышке.
Летом в отпуск приезжали родственники из Москвы. С громадными сумками, полными чудес. Шоколадные конфеты. Финский сервелат. И даже куры — но не синие смертницы, а пухленькие, упакованные в красивые целлофановые пакеты. Кажется, они были родом из Венгрии, эти куры. Или, может, из Болгарии, как Георгий Марков. Апельсины с мандаринами, бананы. Лучше — зеленые, которым дозревать на подоконнике. Спелые могут не пережить дороги.
В школе, в кабинете биологии висел на стене плакат: «Продовольственная программа — населению». Окорока, вязанки колбас, горы овощей. А в магазине — морская капуста и «Завтрак туриста».
Еще одной неприятностью был страх. Чем активнее Советский Союз боролся за мир во всем мире, тем яснее становилось, что ядерной войны не избежать. Нет, я был правоверным советским ребенком, я знал, что войну развяжут американские империалисты, но это, в общем, дела не меняло. Не отменяло того факта, что однажды все может исчезнуть. Абсолютно все. Наш дом. Школа. Деревья. Родители. Кот. Я. И даже бабушка, которая умеет защитить вообще от всего, уже не сможет ничего поделать.
Я стеснялся этого страха и никому про него не рассказывал. Позже, взрослым уже человеком заикнулся о нем как-то — и с удивлением обнаружил, что я был такой не один. Многие люди из последнего советского поколения чувствовали ровно то же.
Прошли годы. Изменилось примерно все. Одна страна развалилась, другую мы, как бы это помягче сказать, профукали, третья достраивается из каких-то скверно пахнущих материалов или даже четвертая — думаю, посткрымская Россия не равна докрымской. Все другое теперь, но, слушая как-то очередную речь вождя о лучших в мире ракетах, я вдруг почувствовал внутри знакомый холодок. Это уже не тот страх — детство-то кончилось. Но вроде бы и тот, вполне узнаваемый. Так отчаянно борется Российская Федерация за мир во всем мире, что, кажется, большой войны не избежать. И бабушки нет больше, защитить некому.
А теперь вот еще — эти разговоры про недопустимость роста цен на макароны. В телевизоре — самый человечный в мире человек, который распекает нерадивых министров, который хочет, чтобы родные наши макароны по-флотски были каждому доступны. А перед глазами почему-то — те самые полки с замысловатыми пирамидками из консервных банок.
Интересно, остались ли мастера, помнящие секретный рецепт «Завтрака туриста»? Как мы без него. Найдутся ли умельцы, способные нарисовать плакат про продовольственную программу? На нынешних дизайнеров надежды мало. Не верю я в стойкость юных.
Вернули мне, в общем, мое, получается детство. Спасибо, конечно, Владимир Владимирович, но я как-то по-другому это все себе представлял.
Ощущаю себя теперь героем дурацкого анекдота — тоже откуда-то из детства — который поймал золотую рыбку и не смог корректно сформулировать желание. Ну, сам виноват.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.