«Государства не ведут переговоры с террористами, этот принцип написан кровью» — гремит интернет-пропаганда. На самом деле это неправда, переговоры с террористами, захватившими заложников, ведутся почти всегда. Это нужно, чтобы выиграть время перед штурмом, чтобы уговорить преступников освободить хотя бы часть заложников, чтобы получить какую-то дополнительную информацию и, в идеале – чтобы склонить террористов к сдаче без стрельбы и крови. Переговоры велись даже в «Норд-Осте» и Беслане, то есть уже в путинской России. Правда, высшее военно-политическое руководство страны участия в тех переговорах так и не приняло.
Когда Владимир Путин в 2004 году говорил, что Россия «не ведет переговоров с террористами» – эта фраза выглядела опасной глупостью и бесстыдным популизмом. Ведь в том же 2004-м, в Беслане, Руслан Аушев приехал к захваченной школе и по согласованию с оперативным штабом вступил в переговоры, добился освобождения 24 заложников, в том числе 15 грудных детей. Кто знает, удалось бы этим заложникам выжить, когда начался штурм с применением танков и огнеметов?
Главный принцип в выстраивании антитеррористической стратегии современных государств – отказ от выполнения политических требований террористов. К последним относятся и требования освободить соратников террористов из тюрем.
Государства пришли к этому нехитрому правилу в 70-х годах прошлого века – когда палестинские и лево-радикальные террористические группировки едва не положили Запад на лопатки своими непрерывными дерзкими операциями. Захваты самолетов в то время стали рутиной. В 1970 году под контролем боевиков ООП был целый аэродром в иорданской пустыне, переименованный в «Революционное взлетное поле» – на него посадили сразу четыре захваченных пассажирских лайнера.
Воздушная террористка Лейла Халед была персонажем глянцевых журналов. Карлос «Шакал» захватил в 1975 году на конференции ОПЕК в Вене всех нефтяных министров этой организации и хотел возить их в захваченном самолете по всему Ближнему Востоку. По его замыслу, министры должны были перед освобождением зачитывать декларации в поддержку Палестины. Карлосу дали самолет, он улетел с заложниками из Вены в Алжир и там был вынужден всех освободить – но в обмен на огромный выкуп. Народный фронт освобождения Палестины, от имени которого действовал Карлос, счел операцию неудачной – и это несмотря на то, что все террористы остались живы и получили гору денег. Такой была эпоха, когда государства решили, наконец, дать терроризму отпор.
Потом были две молниеносные спецоперации по уничтожению палестинских и ультралевых групп, вновь захвативших с политическими требованиями лайнеры. В 1976 году израильский спецназ освободил заложников в столице Уганды, все террористы были убиты. В 1977 году, во время знаменитой «немецкой осени», западногерманским спецназом в Могадишо был освобожден еще один захваченный пассажирский борт. Террористическую группу уничтожили.
Так складывались каноны действий госструктур в отношении вооруженных террористов, захвативших заложников. Вести переговоры, не выполнять главных требований, выигрывать время, пытаться освободить хотя бы кого-то, готовиться к штурму.
А если главное требование террориста – не вывод войск из какого-то региона и не освобождение из тюрем сотен боевиков, и даже не выкуп, а озвучивание безобидной фразы в видеоролике?
Вступив в прямые переговоры с террористом и выполнив одно из его странных требований, Владимир Зеленский стал мишенью для критики – и со стороны своих украинских оппонентов, и со стороны кремлевской пропаганды. Критика еще была бы понятна, если бы в итоге луцкий террорист никого из заложников не отпустил, и всех взорвал. Но ценой участия в переговорах лично президента из захваченного автобуса вышли три заложника, а затем террорист сдался. Однако в итоге Зеленский все равно под огнем осуждения.
Отношение к человечности как к слабости – зловещая особенность российской и, отчасти, украинской политической среды. Эта особенность характеризует нас как очень неевропейские, азиатские сообщества. Государственный лидер сделал нечто странное ради спасения трех человеческих жизней – значит он «прогнулся», значит он «слабак». У нас существует бандитско-феодальное понятие о «чести» – честь властелина нельзя марать ради смердов.
Отсюда на полном серьезе звучат требования относиться к психу в автобусе так, как будто это Карлос Шакал из 70-х, или боевики запрещенного повсюду «ИГИЛ». Глава государства должен царственно хранить молчание, а спецслужбы должны отстрелить преступнику голову – даже рискуя сжечь при этом автобус с людьми. Главное – не уронить достоинства, сохранить орел бескомпромиссности и беспощадности.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.