Ванесса Коган – американка, живущая в России с 2009 года. Здесь она вышла замуж и родила двоих детей. А еще она директор правозащитной организации «Правовая инициатива», помогающей жертвам пыток, вооруженных конфликтов и домашнего насилия, а также борющейся с дискриминацией по религиозным и гендерным признакам (в том числе — на Северном Кавказе). Коган вынуждают уехать: 2 декабря ей отказали в российском гражданстве и аннулировали вид на жительство. Она должна покинуть Россию в течение двух недель. «МБХ медиа» поговорило с Коган о причинах отказа и дальнейших планах правозащитницы.
— Что собираетесь делать?
— Пока что я нахожусь в России, и сейчас в приоритете – отодвинуть сроки отъезда. Две недели для того, чтобы завершить 11 лет жизни – это нереально, особенно учитывая ситуацию с коронавирусом. Мы боимся, что из-за этого не сможем безопасно никуда поехать вместе, как полноценная семья. Есть вероятность, что ограничения ужесточат до нашего отъезда, ведь все меняется каждый день.
— Будете ли вы обжаловать решение об отказе в гражданстве и аннулировании вида на жительство?
— Да, мы пробуем это сделать через российский суд, а если не получится, –– через ЕСПЧ путем запроса о срочных мерах. Также мы хотим получить доступ к материалам, на которых было основано решение об отказе мне в гражданстве и аннулировании вида на жительство. Это одни и те же основания: я якобы являюсь угрозой национальной безопасности России. Очень интересно было бы посмотреть на документы, которые позволяют прийти к такому решению.
— А если не получится? Куда поедете?
— Мы рассматриваем разные варианты, но рассказывать о них я пока не хочу ради безопасности семьи и нашей организации. Вся эта ситуация – удар по нашей деятельности. В не очень дружественных нам источниках открыто пишут: разрушена еще одна враждебная организация.
— Стала ли вся эта ситуация для вас неожиданностью? Вы рассчитывали получить гражданство беспрепятственно?
— Я не могу сказать, что я стопроцентно рассчитывала на гражданство. Правозащитная деятельность в России сопряжена с большими рисками, и с каждым днем мы понимали это все лучше. Сначала мы чувствовали это в организации, а потом эти риски начали подкрадываться ко мне лично. Начиная с 2016-2017 гг., когда ФСБ напрямую обращалось ко мне с предложениями о сотрудничестве, от которых я категорически отказалась. Но, несмотря на это, я все же смогла получить вид на жительство.
А потом поменяли закон о подаче документов на гражданство, и, согласно ему, мне больше для получения паспорта РФ не нужно было отказываться от американского. Это тоже было для меня важно. Я решила, что все-таки подам документы. Так наша семья пыталась получить хоть какую-то гарантию стабильности. У нас есть дом в России, мы хотели построить другой, сделать ремонт, у нас были планы.
Из года в год, пересекая границу, я каждый раз спрашивала себя — а что, если вот сейчас меня не впустят? Или каждый раз, когда к кому-то из моих партнеров приходили из органов, думала: «Сейчас они найдут бумажку с моими именем и подписью, и случится что-то плохое». Такие случаи участились за последние несколько лет. Это большое напряжение, которое только накапливается.
— То есть сильное давление вы чувствовали на себе все это время?
— Да. И это давление усилилось за последние 2-3 года именно в отношении меня лично. Мы также получали сведения от дружественных организаций, что определенные силы на Северном Кавказе, то есть спецслужбы, следят за деятельностью «Правовой инициативы», враждебно настроены против нее, и хотят ее разрушить. Использовалось именно такое слово.
— Вы живете в России с 2009 года. Как вы вообще решили сюда переехать?
Это было и личное, и профессиональное решение. У меня есть очень сильная связь с Россией. Мой дед, Вальтер Стоессел, был послом США в СССР в начале 70-х годов. У моей бабушки все еще лежит на журнальном столике зеркальце, которое подарил советский космонавт из команды “Союз Апполон”, в проекте которого участвовал мой дед. Такие носят космонавты на плече своих комбинезонов, чтобы видеть окружающие объекты. Я не очень хорошо помню деда, он умер, когда мне было 6 лет. Но история, которая передавалась в семье из поколения в поколение, оставила во мне глубокий след, и я примерно в этом возрасте начала интересоваться Россией. Мне, честно говоря, никогда не хотелось работать ни на какое правительство, всегда была интересна именно независимая деятельность. А правозащитой я начала интересоваться, когда изучала международное право в Колумбийском университете.
Позже я заинтересовалась защитой прав человека через международные суды. Однажды я познакомилась с основателем “Правовой инициативы” Дидериком Локхманом, который был одним из первых юристов в странах Совета Европы, кто попытался использовать ЕСПЧ в качестве механизма отправления международного правосудия. Я была очень впечатлена и заинтересовалась тем, как международный суд может повлиять на восстановление нарушенных прав, даже при самых ожесточенных конфликтах.
— Нравится ли вам жить в России? Как вы здесь себя чувствуете?
— Если бы не нравилось, я бы здесь не осталась, мы бы давно уехали. Всегда существовали какие-то риски, случались неприятные ситуации, связанные с работой, но при этом всегда же было и хорошее, комфортное ощущение от общения с людьми, всегда было очень интересно. На каких-то сайтах можно читать неприятные комментарии в свой адрес, но от реальных людей я постоянно слышала только теплые слова и заботу — мол, а вам здесь не трудно жить? Никогда не было ни осуждения, ни оскорблений. Люди здесь очень скромные, и очень недооценивают себя и свой потенциал.
— А что еще ваc привлекает в России?
— Культура, язык, кино, особенно советское, музыка – рок и классическая. Культура знания: здесь живут очень образованные люди, и, даже разговаривая с обычным человеком на улице, можно выйти на какой-то очень продвинутый уровень обсуждения тех или иных вопросов. Здесь ценят образование, но не в пафосном смысле. Люди ищут контакта, и после того, как он достигнут, вы входите в круг «своих». Мой первый учитель русского языка был аспирантом Колумбийского университета. Однажды он рассказал нам, что пишет диссертацию о концепции «свой\чужой». Мы тогда хихикали, но, пожив в России, я начала понимать, насколько значима эта тема. Есть свои, а есть чужие. Но стать своим на практике не так уж трудно.
— Как ваш муж относится ко всей сложившейся ситуации?
— Эта ситуация очень негативно влияет на моего мужа Григора Аветисяна и лично, и в профессиональном плане. Мы считаем, что это решение направлено и на его деятельность тоже. Он также занимается правозащитной адвокатской деятельностью, связанной с исполнением решений ЕСПЧ, и мы уверены, что работа Григора тоже очень сильно раздражает власти, в том числе и на Северном Кавказе.
Ну, а в личном плане это, конечно, катастрофа. Для него это уже вторая его вынужденная эмиграция: он вырос в Узбекистане, и там стал правозащитным адвокатом. Потом в этой стране стало невозможно заниматься этой деятельностью, он переехал в Россию и получил здесь гражданство. В Москву недавно переехала его пожилая мама, которая обожает наших детей. У них очень сильная эмоциональная связь. В Москве проживает его родной брат, который является крестным отцом детей, и он принимает активное участие в их воспитании.Так что для нас всех это очень тяжелая ситуация.
— Какие пункты деятельности «Правовой Инициативы» за последнее время вы назвали бы самыми важными?
— Во-первых, это первое постановление Европейского суда по вопросам домашнего насилия в июле 2019 года, так называемое дело «Володиной против России». Также я бы упомянула доклады по правам женщин на Северном Кавказе. Они привели к реальным изменениям в менталитете людей и социальных нормах. Эти доклады касаются так называемых «убийств чести» и калечащих операциях на женских половых органах. По обеим темам мы увидели огромный резонанс, причем не только на Кавказе, но и по всей России: люди вдруг осознали, что все это происходит рядом с ними, но об этом никто не говорит. Думаю, для феминистского движения в России с этим наступил некий решающий момент: все вдруг поняли, что в России есть женщины, которые находятся в совсем бесправном положении, подвергаются немыслимым нарушениям личной неприкосновенности, причем именно со стороны своих родственников. А государство ничего не делает для того, чтобы такие практики пресекать или искоренять.
Именно это было нашей целью — дать конкретную форму тому, что слишком страшно, табуировано или абстрактно. Чтобы мочь говорить о том, как искоренить такие явления. В результате на Кавказе возросло число женщин и активистских движений, готовых заявлять о том, что это неприемлемо. Многим из них угрожают, кто-то был вынужден выехать из региона. Все это свидетельствует о том, что диалог начался и процесс идет. И это очень важный шаг.
— Что нужно знать, чтобы заниматься в России правозащитой по вопросам Северного Кавказа?
— Прежде всего, нужно быть человеком, который видит мир не в черно-белом цвете. Северный Кавказ – регион с огромными противоречиями. Также важно понимать, что многие проблемы придется пропустить, оставить на потом. Но при этом помнить: ты сейчас работаешь над одной проблемой, но есть еще другая, более серьезная.
А еще необходимо принять, что далеко не все люди в России будут согласны с тем, что вы защищаете выходцев из этого региона. О них сложилось много стереотипов, плотно засевших в головах у людей за долгие годы, и бороться против них очень сложно.
— Вам не страшно?
— Да, я чувствовала страх. И он только рос по мере того, как менялась моя жизнь здесь. Когда у меня появилась семья, я начала бояться больше. Но невозможно жить, постоянно оглядываясь. Хотя иногда, сидя дома за компьютером, все же проверяешь, все ли документы в архиве на месте? И думаешь — а что, если сейчас придут с обыском? Эти мысли всегда свежи, они никуда не уходят. И каждый раз, когда приходит заказное письмо от Минюста или из налоговой, сердце начинает биться очень сильно, и думаешь — может, это уже все? Но к такому привыкаешь. Видишь, через что проходят другие коллеги — например, на том же Северном Кавказе, — и понимаешь, что им объективно труднее и страшнее. И тогда я понимаю, что со мной, на самом деле, пока все нормально.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.