«От этой нервотрепки, исходящей от Путина, все смертельно устали». Интервью политтехнолога Петра Милосердова из СИЗО

Политтехнолог Петр Милосердов был осужден 29 мая 2019 года на два с половиной года за участие в создании экстремистского сообщества, которое вменялось также российскому националисту Александру Поткину. Фактически Петр Милосердов пострадал за написание социологического исследования в Казахстане, заказанное ему тем же Поткиным. Международное общество «Мемориал» признало Милосердова политическим заключенным. Из СИЗО «Бутырка» Петр Милосердов ответил на вопросы обозревателя «МБХ медиа» Зои Световой. 

 —  Расскажите о подоплеке вашего уголовного дела.

 —  Подоплека очень простая: сотрудники {tooltip}УЗКС ФСБ{end-texte}Управление по защите конституционного строя России.  — «МБХ медиа». {end-tooltip} предложили мне оговорить, то есть дать ложные показания на Александра {tooltip}Поткина{end-texte}Поткин был арестован в октябре 2014 года, осужден в августе 2016 года на 7 лет, но в апреле 2017 года Мосгорсуд снизил ему срок до 3,5 лет, его заключение заканчивалось в апреле 2018 года. В преддверии истечения срока заключения прокуратура подала кассационную жалобу. 18 января 2018 года кассационная инстанция Мосгорсуда вернула дело Поткина на рассмотрение в апелляцию, а спустя несколько дней, вечером 23 января, в Москве задержали Петра Милосердова.  — «МБХ медиа».{end-tooltip}, к тому моменту уже отбывавшего срок по статье 282 УК РФ. Он был осужден за якобы подготовку массовых беспорядков в Казахстане. И в тот момент (начало 2018 года) ему хотели добавить еще три года к тем 3,5 годам, что он уже отсидел. Для этого меня задержали. Мне предложили выбор: или ты даешь показания на Поткина и идешь по делу свидетелем, или отказываешься и тогда будешь его подельником. Эту беседу вел со мной капитан ФСБ Бондарев. Мы на суде ходатайствовали о его вызове в суд для допроса, но Нагатинский суд предсказуемо отказал. 

 

 —  Что вас связывает с Беловым-Поткиным, чьи националистические взгляды лично у меня не вызывают уважения?

 

—  Что касается политических взглядов Саши Поткина, то о том, каковы они в данный момент, лучше спросить у него самого. Мне известно, что за последние пять-семь лет он в этом плане прошел определенную эволюцию. Меня же с ним связывает многолетнее знакомство, совместное участие в различных околополитических проектах. Последние годы перед его арестом в 2014 году наши с ним пути в общественной деятельности разошлись, и он обращался ко мне исключительно как к политтехнологу с просьбой помочь различным кандидатам на выборах. Так, осенью 2012 года он попросил меня провести социологическое исследование в Казахстане. Его интересовала общественно-политическая обстановка в стране и я должен был провести несколько экспертных интервью с местными общественными деятелями. В ноябре-декабре 2012 года я слетал на пять дней в Казахстан, провел серию интервью, потом составил отчет, вручил его Саше, получил гонорар за труды  — и все. На этом я забыл про Казахстан и больше с Поткиным на эту тему не общался. 

«Меня преследуют за мое право на свободу совести»

 

 —  Курировали ли ваше дело сотрудники ФСБ?  

 —  Да, мое дело курировали сотрудники УЗКС ФСБ, в частности, вышеупомянутый Бондарев. Это подтверждается материалами уголовного дела, там есть бумаги о том, что за мной следило ФСБ. Полагаю, тот факт, что за год с небольшим я поменял {tooltip}три{end-texte}Петра Милосердова после ареста отправили в Бутырку, в январе 2019 года перевели в СИЗО «Медведь», а сейчас он находится в СИЗО «Матросская тишина».  — «МБХ медиа».{end-tooltip} следственных изолятора, а сейчас моя переписка с адвокатом блокируется, свидетельствует о внимании органов к моему делу.

 

 —  Считаете ли вы себя политзаключенным? Вас обвинили в экстремистской деятельности, статья 282. ч.1 УК РФ сегодня по сути напоминает печально известные политические статьи Уголовного кодекса советского времени, по которым судили диссидентов. Вас преследуют за ваши убеждения и взгляды? 

 —  Безусловно, считаю. Согласно моим взглядам и убеждениям, сотрудничество со спецслужбами  — добровольное дело каждого гражданина. У каждого должно быть право сказать «нет» спецслужбам, а если речь идет о принуждении к преступлению  — об оговоре невиновного человека — то здесь сказать «нет» не только право, но и обязанность. Считаю, что меня фактически преследуют за мое право на свободу совести. Впрочем, если буквально посмотреть на сфабрикованное обвинение, согласно которому проведение социологического исследования является сбором данных в ходе подготовки к государственному перевороту, то и получается, что меня арестовали за профессиональную деятельность. То есть и с этой стороны получается политическое преследование: меня преследуют за право заниматься социологией. Политический, заказной характер моего преследования подчеркивает и тот факт, что сам Казахстан официально не имеет ко мне никаких правовых претензий.

—  Когда вас арестовали и посадили в «Бутырку», приходили ли к вам оперативники и требовали ли они признаться в участии в экстремистском сообществе в Казахстане или дать на кого-то показания?

 —  Оперативники ко мне [в СИЗО] не приходили. Видимо, нарвавшись на жесткий отказ, решили не продолжать разговор. Но следователь Талаева пыталась давить на меня через родных. Моей матери она передавала, что, «если Петр будет давать показания, то можно будет что-то для него сделать». Еще был какой-то бывший сотрудник ФСБ, как он себя отрекомендовал. Он брался «порешать вопрос» с прокуратурой, терся около нашего адвоката. Мы его, разумеется, послали. 

«Начиная с миллиона долларов бизнес попадает в сферу внимания силовиков» 

 —  В одном из интервью еще до ареста вы говорили, что собираетесь уйти из политической деятельности и заниматься чисто политологическими исследованиями. Какое заключение о сегодняшней ситуации в России с учетом истории Ивана Голунова и практически разрывом отношении с Грузией вы можете дать?

 —  Про Голунова, Грузию  — это, наверное, лучше видно с воли. Я могу делать заключения о ситуации в России из того, что я вижу в тюрьме, на основании бесед с другими арестантами, с теми, кто сидит уже несколько лет. Я общался с разными людьми  — госчиновниками различного уровня, бывшими депутатами и коммерсантами. Теми, кто по определению не принадлежит к криминальному миру, но тем не менее оказались в СИЗО — как правило, по статьям «мошенничество», «превышение должностных полномочий», «взятка».

По общему их мнению, за последние четыре-пять лет были уничтожены существовавшие «правила игры», регламентировавшие отношения в треугольнике «власть-силовики-бизнес». Сейчас могут посадить кого угодно и за что угодно. И не сработают ни договоренности, ни законы. Идет война всех против всех, в которой главный приз  — отжатый бизнес и/или звездочка на погонах. Называется конкретная сумма, начиная с которой бизнес попадает в сферу внимания федеральных силовиков, — это оборот в 1 миллион долларов в месяц. В итоге ситуация такова, что никто, буквально никто не чувствует себя в безопасности. Бизнес, госслужащие, силовики — живут в состоянии перманентной истерики. Истерика стала и мотивом, и стилем поведения российской власти.

Сколько это еще продлится? Этот вопрос задают себе все мои собеседники [в СИЗО]. Сама по себе постановка данного вопроса, как мне кажется, довольно красноречиво свидетельствует о положении дел в стране. От этой нервотрепки, исходящей от самых верхов, от Путина, все смертельно устали. Не могу не обратиться к историческим аналогиям  — правление Павла I и последние сталинские годы, 1952-1953, когда элиты жили в состоянии каждодневной нервотрепки, истерики верхов, угрозы утраты статуса. Это самая верная аналогия сегодняшнему дню. Чем кончил Павел I, мы хорошо помним, как и то облегчение, которое испытали соратники Сталина после его смерти. 

 

«Зеленский разрушает сакральность лидера России»

 

 —  Вы работали как политтехнолог на Украине. Что вы думаете о феноменальном успехе Владимира Зеленского? Почему Украина избрала его своим президентом? И как будут складываться его отношения с российской властью и президентом Путиным?

—  Владимир Зеленский выглядит тотальным отрицанием обрыдшей советской / антисоветской политики. И он победил. Я бы отметил, что Украина тут оказалась в русле мирового процесса, связанного с запросом на абсолютно иной тип политики. Принципиально, онтологически иной, чем тот, который существовал последние лет 150. Этот же процесс привел к власти Трампа, вывел на улицы «желтые жилеты» во Франции и преподнесет в ближайшем будущем очень много сюрпризов.

Что касается Путина, то он, конечно же, пытается стоять на пути этого потока, он его не понимает и боится. Для успокоения нервов Владимира Владимировича его придворные политологи придумали миф о некоем «консервативном популизме», якобы побеждающем в мире и втайне комплиментарном Путину. Реальность куда страшнее для российского начальства: люди по всему миру отказывают существующим элитам в праве править. Зеленский  — это частный случай.

Как будет действовать ВВП по отношению к Зеленскому? Есть традиционная для таких случаев модель поведения российских элит: подкуп. Что не решают деньги, могут решить большие деньги. Думаю, что попробуют пойти этим путем, выходя на предположительно аффилированный с Зеленским бизнес. Представить себе, что у ВВП сложатся с Зеленским какие-то отношения, основанные даже не на симпатии, а хотя бы на понимании собеседника, — очень тяжело. Президент Зеленский — это, с точки зрения Путина, оскорбление статуса лидера страны, понимаемого в России в том числе как сакральный. А Зеленский, повторюсь, разрушает эту сакральность. Думаю, что в Кремле до сих пор не могут выбрать тон разговора с ним. 

 

 —  Сколько вам осталось сидеть и что вы собираетесь делать, когда освободитесь? Останетесь в России или уедете, как это делают многие, кто сталкивается с российским правосудием? 

 —  Мне осталось сидеть порядка 4,5 месяцев, если только Мосгорсуд на апелляции мне не скинет срок. В этой ситуации я пока не хотел бы уходить в конкретику относительно своих планов. У меня есть предположение, что мир (и Россия здесь не будет исключением) находится на пороге серьезных перемен. Контуры, наметки грядущей трансформации я обрисовал в работе «Паспорт Фейсбука». Эти перемены потребуют радикально новых взглядов на политику, на общественную деятельность, на методы и практики. Соответственно, я буду учиться жить и действовать по-новому.