Дело студента НИУ ВШЭ Егора Жукова строится на том, что эксперты ФСБ нашли в его видео призывы к экстремизму. Дело псковской журналистки Светланы Прокопьевой — на заключении эксперта, который посчитал, что она оправдывала действия архангельского террориста Михаила Жлобицкого. Не совсем независимые эксперты работают по внутренним методичкам и отказываются общаться с журналистами, переживая за собственную безопасность. «МБХ медиа» рассказывает, как устроен институт лингвистических экспертиз в России и почему эксперта почти невозможно привлечь к ответственности.
Карманные и ерепенистые эксперты
Член правления независимой Гильдии лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС) Игорь Жарков рассказал «МБХ Медиа», что еще 10 лет назад в ГЛЭДИС за заключениями регулярно обращались правоохранительные органы, но в последнее время члены гильдии работают в основном по обращениям подсудимых и их адвокатов: «Для следователей мы стали слишком ерепенистые». Именно эксперты ГЛЭДИС написали независимую экспертизу по делу Егора Жукова, в которой указали на ошибки экспертов ФСБ и отсутствие «экстремизма» в его видео.
Жарков рассказывает случай из его практики: «Звонит следователь, говорит: “У меня есть уголовное дело, по нему мы уже провели исследование в другом городе, и нам теперь нужна экспертиза. Напишете нам то же самое?” Я говорю: “Вы сначала пришлите, я посмотрю этот текст”. Он прислал, я перезваниваю: “Вы меня извините, но нужно разбираться, объем большой. Я вам сделаю экспертизу, но могу сразу сказать, что ровно такой же текст вы точно на выходе не получите”. На этом этапе следователь обычно куда-то исчезает, и такое ощущение, что еще не родился тот следователь, который вернется».
Во многом из-за таких несговорчивых экспертов правоохранители уже давно сформировали собственный корпус лингвистов, которым отправляют материалы дел. Если в СССР собственными судебно-экспертными системами располагала только милиция и прокуратура, то в последние годы собственными корпусами экспертов-криминалистов обзавелись Роскомнадзор, ФСБ (справочник Минюста утверждает, что эксперты Института криминалистики ФСБ проводили экспертизу Туринской плащаницы Иисуса Христа и признали ее подлинной), а недавно и Следственному комитету разрешили проводить собственные экспертизы.
С «независимыми» экспертизами проблем тоже не возникает: есть институты, в которые правоохранительные органы годами шлют тексты на проверку. Лингвист-эксперт Александра, раньше работавшая в государственном экспертном центре, рассказала нам, что к ней часто обращались правоохранители: например, она делала экспертизы по постановлениям Следственного комитета. За 2017 год центр, в котором она работала, провел больше 400 экспертиз по материалам экстремистской и террористической направленности по заданиям МВД, ФСБ, СК и прокуратуры. Александра попросила нас не публиковать точное название организации, так как «сейчас осенне-весеннее обострение у шизиков, которые кинутся, как на красную тряпку»: она очень переживает за свою безопасность и за коллег-экспертов, которые по-прежнему работают в центре.
«Ведомственные учреждения обычно сильно загружены, и довольно часто правоохранители ищут возможности обратиться к частным экспертам: это способ ускорить работу», — рассказывает Александра. По ее словам, по договору эксперту оплачивают проделанную работу независимо от того, совпало ли его заключение с гипотезой следствия. А о случаях, когда следователь заранее бы договаривался с экспертом о нужных выводах, она не знает.
Известное «гнездо» не совсем независимых экспертов — АНО «Центр социокультурных экспертиз». Специалисты этого центра проводили экспертизы по делу Pussy Riot, признали экстремистами “Свидетелей Иеговы” и запретили лозунг «Православие или смерть!». По делу Pussy Riot они выдали заключение, в котором учредительница центра Наталия Крюкова подозревает, что участницы группы не могли написать песни сами: «Совершенно очевидно, что это не было их самовыражением. Там есть те реалии, которые не могут быть свойственны людям данного возраста. Там есть упоминания Жежки (философа Славоя Жижека, — “МБХ Медиа”), не очень популярной сейчас фигуры», — говорила Крюкова.
Эти же эксперты признали фразу «Убей в себе раба» в листовке партии «Другая Россия» «призывом к насилию над собой и смене существующего строя».
«Фраза “Убей в себе раба!” сама по себе бессмысленная, и главное в ней выделенное слово “Убей”. Вся смысловая нагрузка плаката — в призыве к насилию (убийству)», — так Наталия Крюкова обосновывала свое заключение, во многом из-за которого тогдашнего руководителя московского отделения «Другой России» Николая Авдюшенкова приговорили к году условно. Другой эксперт и учредитель АНО «ЦСЭ» Виталий Батов вторил ей, объясняя, что лозунг «Убей в себе раба!» «подталкивает людей к мысли о том, что в России рабство» и призывает «на борьбу с рабством — то есть с государственным строем».
О Крюковой известно, что она учительница математики, имеет педагогическое и математическое образование. Игорь Жарков вспоминает единственный случай, когда Мособлсуд исключил ее экспертизу из числа доказательств, потому что ее квалификация не соответствует статусу эксперта. «Человек в суде — это есть в протоколе судебного заседания — говорит, что «не то лингвистика является областью математики, не то наоборот», и поэтому она делает лингвистические экспертизы», — рассказывает Жарков. Дозвониться до Крюковой нам не удалось.
В законе «О государственной судебно-экспертной деятельности» прописаны требования для экспертов. Для негосударственных требование одно: «наличие специальных знаний». По словам Жаркова, высшего образования хватает за глаза — причем не обязательно в области лингвистики. И получается, что лингвистические экспертизы пишут учителя математики и литературоведы, но никак не лингвисты. Литературовед по образованию тоже филолог, но разница принципиальная: если лингвисты изучают устройство языка и работают по алгоритмам и формулам, то литературоведы начинают толковать смысл текста — зачастую скрытый даже от самого автора.
С государственными экспертами совсем другая история. По закону они должны проходить регулярную аттестацию и подтверждать свою квалификацию, но так как эта процедура внутренняя, требования к своим экспертам у каждого ведомства разные и не известные за пределами этого ведомства. «Предусмотреть единые требования для государственных экспертов не получится, — объясняет Игорь Жарков. — Либо какое-то ведомство будет возвышено, и его методики будут объявлены единственно правильными, а все остальные будут на него нехорошо смотреть, либо это очень большая работа, связанная с перестройкой вообще всей судебно-экспертной системы».
Как найти экстремизм в тексте?
В своей работе эксперты опираются на собственные знания и научные источники. В случае с делами «экстремистской направленности» существуют «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» , написанные в 2014 году экспертами ФБУ «Российский федеральный центр судебной экспертизы» при Минюсте РФ. Это 300-страничная книга, в которой описаны принципы и последовательность решения экспертных задач.
Например, там даются рекомендации по модальной оценке, которая позволяет определить намерения автора текста — к чему «готов» автор. «Эксплицитными индикаторами модального отношения являются предикаты типа хотеть, требовать, добиваться и др. (желательность); готов, можно, может, имеет право, допустимо, разрешается и др. (допустимость, согласие); должен, обязан, нужно, следует и др. (необходимость)», — говорится в рекомендациях. По сути, если в тексте употребляются эти слова, в сочетании с другими признаками его можно признать экстремистским.
При этом эта методика не зарегистрирована в Минюсте как нормативный правовой акт, имеющий юридическую силу, и по сути является мнением, хоть и научно оформленным, трех экспертов: Кукушкиной О. В., Сафоновой Ю. А. и Секераж Т. Н. Такие же внутренние методички есть у других силовых ведомств.
Эксперт-лингвист Александра объясняет: «Для потоковых дел методика — это важный элемент экспертизы, потому что она воспроизводима, и любой эксперт сможет проверить ваши выводы по этой методике». По ее словам, оценивать законодательство и виновность того или иного человека — это не компетенция лингвиста, эксперты лишь определяют комплекс признаков, которые «составляют семантическую сетку по диагностике признаков правонарушения». То есть они дают лингвистические выводы, а стороны процесса затем сами смотрят, как они могут истолковать эти выводы в комплексе доказательств.
Александра рассказывает об экспертизе, которая ей особенно запомнилась: «Есть субкультурное движение, которое пародирует нацистов. Там сочетание черт коммунизма, молодой демократии, шуточного восхваления деятельности Бориса Ельцина, пародийное использование элементов нацизма — ядреная смесь, которую описал Дмитрий Дубровский, и это послужило основанием для того, чтобы вынести по ним отрицательное заключение. (Речь идет о движении Yeltsin Death Brigades, — “МБХ Медиа”). Там много аспектов содержали признаки пропаганды нацизма, такие характерные, как демонстрация свастики, фотографий Гитлера. Но все это подавалось в ироническом ключе — то есть все признаки есть, но они поданы иначе».
Пока Александра готовила экспертизу, она нашла научный источник про эту субкультуру и поняла, что это движение никак не связано с нацизмом, а пародирует и высмеивает его. «Единственное, чем эксперт может гордиться — это когда он выносит абсолютно трезвое решение. Мне до сих пор греет душу, что я не допустила ошибку», — с гордостью говорит эксперт. Если бы она не нашла научную публикацию об этом движении, скорее всего, его основателю грозило бы уголовное дело.
Поймай меня, если сможешь
Ответственность за дачу заведомо ложного экспертного предусмотрена ст. 307 УК РФ, тем не менее, привлечение к ней недобросовестного эксперта — скорее исключение, чем практика. Тех же Крюкову и Батова адвокаты на судах годами называют некомпетентными и ангажированными, но ни к каким последствиям это не приводит.
Игорь Жарков рассказывает: «Приходит эксперт в суд. Ему говорят: «Уважаемый, как получается: в постановлении о назначении экспертизы было передано 157 объектов. А у вас в заключении написано, что передано 24 объекта. Где неправда?» Эксперт ничтоже сумняшеся отвечает: «Это давно было, но 157 не было точно. Было, конечно, больше 24, наверно было 50 с чем-то». Судья все слушает — видно, что она не пропустила это мимо ушей. И что, она выносит частное определение о проведении проверки по 307 статье? Нет, она берет заключение этого эксперта в основу приговора».
В 2018 году на презентацию альманаха moloko+ в Краснодаре пришла полиция. Они изъяли тиражи журнала и отправили их на экспертизу на экстремизм в соседнюю Адыгею. По словам адвоката Алексея Аванесяна, результаты проверки так и не представили, но известно, что экспертизу проводит лингвист Экспертно-криминалистического центра МВД Сергей Федяев. Он, как и Наталия Крюкова, широко известен как «карманный эксперт»: например, он нашел оскорбление атеистов в шуточном стихотворении поэта Максима Дроздова.
В 2016 году Федяев проводил экспертизу по делу эколога Валерия Бриниха: якобы его статья «Молчание ягнят» оскорбительна для жителей Теучежского района Адыгеи. В экспертизе Федяев, например, указал, что автор статьи называет адыгов трусами, хотя слово «трус» ни разу не упоминается в тексте. Привлеченный независимый эксперт указал на грубые нарушения в его экспертизе, а Институт криминалистики ФСБ провел собственное исследование и обнаружил, что текст Бриниха не содержит экстремистских высказываний. В результате дело против эколога прекратили, а летом 2018 года (уже после назначения проверки moloko+) суд предписал МВД отказаться от услуг этого эксперта. Правда, это единственный известный случай, когда эксперта отстранили от работы за некачественное исследование — и связан он скорее всего с тем, что государству пришлось заплатить Бриниху один миллион рублей компенсации за незаконное преследование.
Так как по закону привлечь к ответственности недобросовестного эксперта почти невозможно, некоторые «потерпевшие» от их рук пытаются действовать самостоятельно. Александра рассказала, что ее коллег неизвестные караулили у подъездов, а ей самой писали угрозы во «ВКонтакте». «Представьте сами, вы занимаетесь делом, которое связано с общественным правопорядком, а тут оказываетесь мишенью для одной из заинтересованных групп», — возмущается эксперт. По ее словам, она никогда не ощущала давления со стороны правоохранителей, а вот когда ее захотели «наказать сумасшедшие», было очень неприятно.
Золотой век лингвистики
В последнее время у экспертов-лингвистов прибавилось работы. «Любые кризисные явления активизируют судопроизводство и все, что с ним связано, в том числе судебную экспертизу, — рассказывает Игорь Жарков. — Поскольку у нас года с 2014 кризис непрерывный, уже хотелось бы как-то поменьше [работы]». Причем если еще 5-6 лет назад большая часть экспертиз, которые проводила ГЛЭДИС, были по ст. 152 ГК (защита чести, достоинства и деловой репутации), то теперь большой пласт — это дела экстремистской направленности.
По словам Жаркова, с частичной декриминализацией ст. 282 УК «экстремистских» дел по ней стало меньше, но теперь у следователей появилась другая «игрушка» — ст. 205.2 УК (публичное оправдание терроризма). «Раньше была поговорка «опера ноги кормят» — рассказывает Жарков. — А по 282 статье была наработана технология: можно никуда не ездить, сидишь в тепле за компьютером, к тебе приходят хорошо знакомые понятые, ты пишешь запрос в соцсеть, она тебе на следующий день отвечает». По его мнению, правоохранителям не хочется терять такую «комфортную» технологию, и теперь они работают по ней же, просто по ст. 205.2.
Например, теракт в здании ФСБ в Архангельске привел к целой серии уголовных дел. Такой инфоповод не мог не привести к появлению множества текстов, пытающихся его осмыслить — и они вызывают у силовиков пристальное внимание. «Все, что отклоняется от «генеральной линии партии”, вызывает предубежденное внимание — вроде как и партии нет, и идеологии нет, но призраки всего этого витают, руководят и направляют», — Жарков говорит, что в последнее время в ГЛЭДИС часто попадают экспертизы именно по этой статье.
Несмотря на то, что в последние несколько лет мы постоянно слышим о сфабрикованных политических делах, сделанных на основе заключений экспертов, Александра, которая теперь работает в Институте русского языка им. А.С.Пушкина, считает, что у института лингвистических экспертиз в России «большое будущее, сопоставимое с европейским правовым полем». «Многое сейчас деградирует, а это, напротив, развивается, — говорит Александра, — Это больше похоже на золотой век адвокатуры (XIX — начало XX века), когда действительно можно было тягаться в суде на равных условиях, будь ты защитник или прокурор».
Эксперт ГЛЭДИС Игорь Жарков не разделяет эту точку зрения и предупреждает журналистов: если еще 10 лет назад можно было перестраховаться, наняв в редакцию юриста и эксперта-лингвиста, которые бы вычитывали тексты перед публикацией, то сейчас, если дело политически мотивировано, обезопасить себя не получится ничем. «Есть люди, которые в текстах, написанных в 1969 году, могут найти признаки нейролингвистического программирования, первое упоминание которого относится к 1973 году».
Редактировал Семен Кваша
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.