«Боишься навредить детям еще больше». Почему насилие в детских домах так сложно обнаружить и остановить

Количество случаев насилия сотрудниками детских домов и детских домов-интернатов над сиротами за последние пять лет увеличилось на 428,6%. Об этом сообщила уполномоченный по правам ребенка Анна Кузнецова на круглом столе в Совете Федерации, посвященном вопросам по социальной политики. Руководитель фонда профилактики социального сиротства в Хабаровске Ольга Лим рассказала «МБХ медиа», что помогает обнаруживать насилие в детских домах и почему от него так сложно защитить детей.

Детский омбудсмен Кузнецова рассказала, что с 2016 года количество особо тяжких преступлений в отношении детей-сирот в закрытых учреждениях возросло в 20 раз. А преступлений против половой неприкосновенности — в 26 раз. При этом, по данным МВД, в 2020 году выявленных случаев сексуального насилия было 26, а в 2019 — всего два.

Кузнецова признает, что пока не знает, как защитить детей от сексуального насилия в закрытых учреждениях. «К сожалению, нет тех инструментов, которые позволили бы до возникновения беды выявить критическую ситуацию. Это вопрос подготовки специалистов», — говорила она журналистам в конце февраля. Теперь детский омбудсмен будет сотрудничать с Минобрнауки: они договорились разработать методику предотвращения таких случаев. «Подготовят специалистов, которые будут приходить и выявлять с помощью специальных инструментов те зерна деструктивной ситуации, которые только назрели. Ещё ничего не произошло, но уже есть риски», — рассказала она.

Елена Альшанская, глава благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» в разговоре с «Правмиром» говорит о том, что такой резкий рост насилия, на самом деле, не означает напрямую, что подобных случаев стало больше — их, по мнению эксперта, просто стали чаще обнаруживать. «Возможно, это была какая-то кампания в рамках МВД в отношении учреждений, или это было выявлено во время мониторинга аппаратом уполномоченного по правам ребенка, или общественными организациями. Конечно же, насилие в организациях для детей-сирот было всегда».

При этом Альшанская замечает, что сама боится рассказывать о случаях насилия человеку «с той стороны забора» детских учреждений, потому что знает, что жертва все равно останется внутри коллектива, где ее обидели и унизили. Такая незащищенность детей приводит и к безнаказанности преступников — истории насилия не доходят до суда и до возбуждения уголовных дел. «Потому что дети, которые оставались в том же учреждении, где это с ними происходило, на опросах отказывались от своих показаний, хотя это были очевидные, правдивые истории, в которых часто и свидетели были», — рассказывает Альшанская. Сейчас нет механизма, который позволил бы переводить ребенка из одного учреждения в другое или во временную семью в случае, если насилие в отношение него подозревается или расследуется. И это отличается от работы органов опеки с семьями, где есть насилие, — из них ребенка в таких случая быстро забирают, чтобы защитить его.

Альшанская добавляет, нельзя работать над проблемой угнетения детей взрослыми, игнорируя насилие детей друг над другом, — а оно в детских домах и интернатах самое частое. «Очевидно, что если вы соберете в одно место 60–80–100 детей, в стрессе, тревоге, с травматичным опытом, которые сами  часто были жертвами насилия, то вы там это насилие получите. Самый главный риск — большая закрытая среда, полная травмированных детей и неподготовленных взрослых», — говорит Елена Альшанская.

«Дети забивались в угол и плакали»

Ольга Лим, руководитель общественной организации по предотвращению сиротства «Чужих детей не бывает» в Хабаровске, говорит, что возросшие показатели насилия в сиротских домах не совпадают с ее наблюдениями: «Если честно, я очень удивлена. Я вхожу в состав комиссии по мониторингу соответствия детдомов новым условиям, и была уверена, что за последние пять лет у нас показатель снизился — по моим ощущениям, насколько я вижу детей и детдома. Но не до нулевых значений, конечно».

Лим давно занимается проблемами сиротства. В начале 2000-х она забрала из детского дома двухлетнюю девочку, потом стала ездить в детдома в качестве волонтера. В период с 2009 по 2011 гг. брала по нескольку детей домой на выходные, усыновила мальчика — и так вдохновила нескольких друзей решиться на приемное родительство. А потом поняла, что ее семьи, и даже семей ее друзей не хватит, чтобы спасти всех детей из сиротской системы. И в 2013 создала организацию «Чужих детей не бывает», миссией которой стало предотвращение социального сиротства.

Она объясняет, что на снижение насилия, по ее мнению, сильно повлияло наличие у детей смартфонов (их подопечным детских домов покупают родственники или спонсоры, или дети выменивают их друг у друга). «Сейчас во многом благодаря социальным сетям, активности самих детей, смартфонам и камерам сейчас ничего не утаишь, ничего не спрячешь. У многих детей смартфоны в свободном пользовании, мы списываемся, созваниваемся».

Ольга рассказывает, как десять лет назад приходила в детский дом — коррекционный, расположенный к тому же в криминальном районе на окраине Хабаровска — чтобы провести лекции и занятия для детей 9-10 лет и забрать нескольких детей на выходные. И подозревала, что в детском доме старшие дети издеваются над младшими. А потом поняла, что ее подозрения были небеспочвенными.

«Когда мы приезжали, понимали, что происходит что-то не то. Бывало, что дети приходили с синяками, забивались в угол и плакали, не хотели разговаривать. Бывали вспышки агрессии, истерики. Спрашиваешь его — что случилось, откуда синяк? Он говорит, что упал, но понятно что это не так. Было видно, что они очень сильно запуганы и происходит что-то, а что — они не могут сказать. Они напрямую не говорили ничего, но это [намеки на насилие] было в каких-то фразах, выражениях, сказанных в сердцах. «Да че толку, вы все равно не знаете, что здесь творится!». Мы пытались разговаривать со старшими детьми и тогда младшие плакали и просили [не говорить со старшими]: «Не надо, не надо, не спрашивайте ничего». Было очень сложно», — рассказывает Лим.

Ольга вместе с несколькими волонтерами и членами гостевых семей разговаривали с директором детского дома и с воспитателями, но это не давало результата. «Директор была пожилая женщина, она отвечала общими фразами, уходила от ответа. Кто-то из воспитателей говорил — да обычное дело, всегда так происходит [старшие дети обижают младших]. А кто-то, мол, наверное, есть какая-то причина» [того, что младшие странно себя ведут]. Была одна воспитательница, которая недавно пришла работать, и мы с ней больше всего общались, она говорила — если можете, заберите, хотя бы в гостевую семью заберите. Постоянно это просила. И мы стали работать в этом направлении».

«Дедовщину среди детей использовали воспитатели»

Ольга приходила в этот детский дом и постепенно вытаскивала оттуда детей — сначала в свою гостевую семью, потом в гостевые семьи своих друзей на выходные, а потом они же забирали детей уже насовсем.

Мальчики, оказавшись в новых домах, через какое-то время начинали рассказывать о том, что происходило в детском учреждении. Ольга отрывочно пересказывает их слова: «Когда уходил дневной воспитатель и заступал ночной, там начиналась совершенно другая жизнь и хозяевами этого учреждения становились старшие дети, подростки, и малышам доставалось больше всех. Их избивали и забирали все, что можно было забрать, — подарки, которые им приносили. И принуждали к сексуальным действиям. Не было конкретных фактов, но рассказывали, что у них практиковались, скажем так, взаимная мастурбация, оральный секс. Они об этом рассказывали, как будто это развлечение, но мы понимаем, что это говорит о насилии».

Она узнала и о том, что воспитатели такую иерархию и дедовщину среди детей использовали, когда не справлялись с дисциплиной. «Например, воспитатель в качестве наказания младших ставит старшего ребенка на группу и говорит, мол, иди разберись. Или — надо убраться, проследи, чтобы убрались».

Тот детский дом, рассказывает Лим, давно расформировали. Было ли это связано с преступлениями детей против детей, неизвестно. Ольга полагает, что нет — никаких расследований не проводилось, просто детей стали больше забирать в приемные семьи и детский дом на краю города расформировали и закрыли.

«Сейчас все изменилось: есть общественное влияние, социальные сети, гражданские СМИ, есть возможность выйти на правозащитников. В то время здесь [в Хабаровске] не было такого. И каждый раз был неизвестно: попадешь ты туда еще раз или нет, пропустят тебя или не пропустят. Тогда еще не было нашего фонда, и даже волонтерской группы не было, я ходила как частное лицо, а позже оформила гостевую семью. В любой момент мне могли сказать что «ребенок наказан», «он участвует в мероприятии и поэтому в семью он не пойдет». Могли даже не дать увидеться с ребенком, настолько условия были режимные, закрытая такая система. И когда ты не можешь добиться фактов, ты сомневаешься, не знаешь — действительно ли [происходит насилие] или нет. Сейчас, имея опыт, я понимаю, что можно было обратиться в правоохранительные органы. Но очень сложно было предпринимать действия, ты боялся навредить детям еще больше», — рассказывает Лим.

Номер этого детского дома, в котором десять лет назад происходило насилие, и который давно расформирован, Ольга Лим назвать отказывается. «Я просто боюсь навредить. Я знаю, что это повлечет серьезные проблемы для нашей организации, нашим партнерским отношениям с органами опеки. Это может повлиять на сегодняшнюю работу, к сожалению».