В понедельник, 4 февраля, в церкви на Северном кладбище в Ростове-на Дону отпели 17-летнюю Алину Шевченко. Ровно две недели назад после обыска была задержана ее мать, активистка движения «Открытая Россия» Анастасия Шевченко. 23 января суд отправил Анастасию под домашний арест, а через неделю в реанимации умерла ее дочь. Обозреватель «МБХ медиа» Зоя Светова рассказывает, как история политически мотивированного преследования превратилась в человеческую трагедию.
30 января 2019 года. Седьмое следственное управление Главного следственного управления СК РФ, город Ростов-на-Дону. У здания стоят несколько человек. Две видеокамеры. У двери, в светлом пуховике и белых кроссовках, с маленьким плакатом «Свобода Насте!» — местная активистка Алина, политолог по образованию. Алина говорит, что работает визажистом, пришла поддержать Анастасию Шевченко, которой сегодня должны предъявить обвинение.
«Реализуя преступный умысел…»
В здание Следственного комитета проходят защитники Шевченко: ростовский адвокат Сергей Ковалевич и московский — Сергей Бадамшин.
Подъезжает машина, в сопровождении инспектора ФСИН из машины в белом пуховике, синих джинсах и белых кроссовках выходит Анастасия Шевченко. Она улыбается тем, кто ждет ее у входа, и проходит внутрь.
Начинаются следственные действия. Подполковник юстиции Александр Толмачев дает Анастасии и ее защитникам прочитать шесть страниц постановления о привлечении в качестве обвиняемого. Этот документ по сути не сильно отличается от «постановления о возбуждении уголовного дела и принятии его к производству», которое было зачитано Шевченко на допросе в Следственном комитете после ее задержания 21 января.
Ростовскую активистку, члена федерального совета движения «Открытая Россия», обвиняют в том, что она принимала участие в деятельности организации, деятельность которой Генпрокуратура России признала нежелательной, что, конечно, полный абсурд.
Генпрокуратура признала нежелательной деятельность британской организации Open Russia Civic Movement Open Russia (Общественное сетевое движение «Открытая Россия», Великобритания), давно, кстати, несуществующей.
Анастасия Шевченко же состояла в российском движении «Открытая Россия», которое действует только на российской территории. Еще в апреле 2017 года представитель Генпрокуратуры Александр Куренной заявлял о том, что признание британской организации Open Russia нежелательной не отразится на работе российского движения «Открытая Россия».
Куренной ошибся. В течение 2017–2018 годов десятки активистов российской «Открытой России» были привлечены к административной ответственности за участие в деятельности организации.
Анастасия Шевченко дважды по решению судов заплатила штрафы по статье 20.33 КОАП. В январе 2018 года ее осудили за участие в дебатах с представителями «Единой России». В июле 2018 года — за организацию лекций об избирательных правах и избирательной кампании в период подготовки выборов в Законодательное собрание Ростовской области.
Как говорится в постановлении о привлечении в качестве обвиняемой, «Шевченко, реализуя преступный умысел, направленный на участие в деятельности иностранной неправительственной организации, признанной нежелательной, осознавая преступный характер и общественную опасность своих действий…., нарушая запрет…» и так далее.
Продираясь сквозь казуистику следственных формулировок и пытаясь перевести на русский язык текст постановления, можно сказать, что Шевченко обвиняется в том, что продолжала состоять и участвовать в деятельности организации, которая «представляет угрозу основам конституционного строя Российской Федерации, обороноспособности страны и безопасности государства, обеспечения защищенности интересов российских граждан» и далее мантра: «деятельность которой признана нежелательной на территории Российской Федерации».
Что же продолжала делать Шевченко, по мнению следствия?
27 сентября 2018 года она, как следует из постановления, приняла участие в мероприятии в Ульяновске, на котором «озвучила основные направления деятельности ОСД (общественного сетевого движения) «Открытая Россия»(Великобритания) за 2018 год, а также проинструктировала участников совещания о необходимости внедрения в различные протестные группы граждан под предлогом предоставления бесплатной юридической помощи и изготовления агитационных плакатов и важности ведения тематических аккаунтов в социальных сетях сети “Интернет” и участия в выборах различного уровня».
Еще одно «преступное» деяние, которое упоминается в обвинении, предъявленном Шевченко, — участие в митинге в Парке Культуры Строителей в Ростове-на-Дону с символикой «Надоел», «основной целью которой являлась дискредитация органов исполнительной власти».
Все.
Согласно статье 284.1.УК РФ за подобные «преступления» Анастасии Шевченко грозит наказание от пятисот тысяч рублей, принудительные работы на срок до пяти лет, либо лишение свободы на срок от двух до шести лет.
«Я не сразу сказал Анастасии, что дочь в реанимации»
После предъявления обвинения, уже когда следователь начал допрос Анастасии Шевченко, адвокат Сергей Ковалевич заметил вибрацию телефона — ему кто-то упорно дозванивался.
Это была мама Анастасии, Тамара Васильевна. Ковалевич вышел в коридор. Тамара Васильевна сообщила, что Алина, 17-летняя дочь Анастасии, попала в реанимацию.
«Мы знали, что ее перевели в больницу из интерната, где она ранее находилась, — рассказывает мне адвокат вечером того же дня, когда события вокруг Анастасии Шевченко и ее дочери-инвалида начали развиваться стремительно и трагически. — До начала допроса мы подали ходатайство, чтобы Анастасии разрешили посетить дочь в больнице и попросили информацию о состоянии ее здоровья. Следователь пообещал, что пришлет ответ по почте. У меня, многодетного отца, который воспитывает пятерых детей, подобные вещи вызывают душевное волнение, начинаю думать негативно в отношении лиц, которые так поступают». Адвокат Ковалевич, высокий, бородатый и элегантный, практикует в Ростове уже 19 лет. Он из семьи священника и вот уже шесть лет служит пономарем в главном храме Ростова, соборе Рождества Богородицы.
«Я поступил цинично, понимая, что нам нужно закончить допрос, и не сразу сказал Анастасии, что дочь в реанимации, — продолжает он. — Она сказала, что не признает свою вину, записала в протоколе, что ей не понятна сущность предъявленного обвинения. Попросила, чтобы ей разъяснили понятие иностранной неправительственной организации, деятельность которой признана нежелательной, в соответствии с законодательством России. Заявила, что считает свое уголовное преследование политически мотивированным».
И тогда Ковалевич рассказал своей подзащитной о звонке ее мамы. Шевченко попросила следователя разрешить ей как можно скорее поехать в реанимацию, чтобы увидеть дочь. Попросила разрешения общаться с врачами по поводу состояния дочери. Следователь отправился к вышестоящему начальству, позвонил в больницу, попросил прислать врачебное заключение о состоянии больного ребенка.
Довольно быстро было получено принципиальное разрешение на выезд в больницу в Зверево (100 километров от Ростова-на-Дону). Отвезти Шевченко взялась Наталья Крайнова, которая предоставила семье арестованной активистки свою квартиру, чтобы суд смог отпустить ее под домашний арест (до ареста Анастасия проживала в другой съемной квартире, но найти ее хозяйку быстро не удалось).
«Обязаны были пустить в реанимацию к ребенку сразу»
Наталья Крайнова рассказала, что Настя попросила ее купить девочке специальное детское питание, потому что в больнице были только макароны, а 17-летняя Алина, инвалид I группы, питалась протертой пищей из детской бутылочки. Они приехали в больницу, когда уже было совсем темно, врачей не было, а старшая сестра сказала, что Анастасию пустят к дочери в реанимацию лишь утром, ночь она должна провести на больничной койке.
«Мы всю дорогу в машине разговаривали, — говорит Наталья Крайнова. — Настя вспоминала всю свою жизнь, вспоминала дочку. Мы ехали к живому ребенку, Настя очень переживала, что мы забыли купить бутылочку».
31 января в 11.30 Алина умерла в реанимации. Мать пустили к ней лишь утром, она держала дочь за руку и поцеловала перед тем, как та умерла. После смерти дочери Шевченко написала благодарность врачам за то, что ночью пустили в больницу, а утром — в реанимацию, ухаживали за ребенком в ее отсутствие. Потом на вскрытии определят причину смерти — пневмония.
Почему не пустили в реанимацию ночью, когда она приехала?
«Обязаны были пустить мать к ребенку сразу, — говорит Нюта Федермессер, директор Московского Центра паллиативной помощи, — посещение родственниками пациентов реанимационных отделений не является незаконным. Правила внутреннего распорядка больницы не могут и не должны быть строже федерального закона, где и сегодня нет запрета на посещение реанимации».
О том, что у Анастасии Шевченко, кроме дочери Влады и сына Миши, еще есть дочь инвалид, знали только ее самые близкие друзья и семья. Никто из ее соратников по оппозиционному движению об этом не знал. Следователи узнали о старшей дочери на обыске, когда наткнулись на документы. Шевченко рассказала о своей беде на суде, когда просила судью дать ей возможность посещать дочь в интернате, так же, как она посещала ее все 12 лет — как говорила Настя, она приезжала в интернат несколько раз в месяц вместе с мамой и детьми. Девочке скоро должно было исполниться 18 лет и ей предстоял перевод в интернат для взрослых. Настя должна была этим заниматься.
Суд в этой просьбе отказал. Анастасию Шевченко арестовали в среду, а в пятницу стало известно, что девочке нужны лекарства, которых не было ни в интернате, ни в больнице. Друзья смогли передать лекарства только в воскресенье. Если бы суд отпустил Шевченко к дочери, она смогла бы сама привезти лекарства, и может быть, Алина осталась бы жива.
«Я хочу, чтобы ребенок назвал меня мамой»
Настиной маме Тамаре Васильевне 69 лет. Она говорит, что во всем поддерживает дочь, хотя ей иногда кажется, что Настя старше ее.
Мы разговариваем с Тамарой Васильевной в кафе недалеко от их новой съемной квартиры в пяти минутах ходьбы от Следственного комитета, куда Настю возят на допросы на спецмашине УФСИН. И в пяти минутах от собора, где пономарем служит Настин адвокат Сергей Ковалевич.
Тамара Васильевна пришла вместе с семилетним внуком Мишей. Он очаровательный, рассудительный мальчик с пепельными вьющимися волосами. Миша играет в телефон и хотя сидит в наушниках, кажется, внимательно слушает наш драматичный разговор с бабушкой. Я хочу узнать как можно больше о Насте Шевченко, но поговорить с ней никак не смогу — по условиям домашнего ареста она может общаться только с ограниченным кругом лиц: с мамой, детьми, мужем (с которым они давно уже не живут вместе, и у него другая семья), с адвокатами и хозяйкой квартиры Натальей Крайновой.
Тамара Васильевна разговаривает со мной охотно, но я чувствую, что она волнуется: она знает, что старшая внучка в реанимации и Настя должна поехать к ней в больницу. Она ждет звонков от зятя и адвоката.
«Мы родом из Бурятии, я вообще родилась в казачьей станице, в большой семье. У отца было шестеро братьев и сестер, и все с высшим образованием. Отец мой был журналистом, его брат заслуженный летчик ВВС, сестра — доктор филологических наук. Отец Насти был военным, но мы, к сожалению, с ним долго не прожили, не поняли друг друга. Настя с ним больше общалась, когда уже стала взрослой. Его звали Нугзари Вахтангович Сухиташвили. У него очень сильный характер, я думаю, Настя в него пошла. Любил фильм “Мимино”. И Настя тоже этот фильм любит. Очень любил внуков, часто приезжал к нам. Утонул два года назад».
Тамара Васильевна преподавала в школе русский язык и литературу, работала завучем. Настя закончила Иркутский лингвистический университет с красным дипломом, знает английский и французский языки. С мужем Сашей познакомилась в военном гарнизоне, в том же поселке Джида, где и сама Тамара Васильевна познакомилась с Настиным отцом.
«У них родилась девочка-инвалид Алина. Она не говорила, не ходила, у нее судороги были. Потом они переехали в Ростовскую область, — вспоминает Тамара Васильевна. — В станицу Егорлыкскую. Тут проявился Настин бойцовский характер: добиваясь, чтобы девочке дали инвалидность, она дошла до министра. Было очень тяжело, девочка часто плакала, кричала от боли, лекарства были только по рецептам, а Минздрав их не закупал».
К дочери Тамара Васильевна переехала жить, когда родилась вторая внучка Влада. Она на три года младше Алины. «Настя говорила мне, что хочет ребенка, который назовет ее мамой, ведь Алина не умела говорить».
Тамара Васильевна вспоминает, что Алина прожила в семье до пяти лет, а потом Насте пришлось сделать тяжелый выбор: соседи стали жаловаться, что крики больного ребенка мешают им жить, ее два года уговаривали отдать девочку в Зверевский детский дом-интернат для глубоко умственно отсталых детей, врачи объясняли, что в таких условиях младшая дочь Влада не вырастет здоровым ребенком. Настя сделала выбор.
«Алина такая красивая девочка, у нее глаза в пол-лица, как у Насти, волосы, как у Насти. В интернате за ней хорошо ухаживали. Мы все к ней ездили, возили ей еду, памперсы. Когда девочка заболевала, а у нее были частые бронхиты, Настя привозила ей лекарства. Ее муж Саша всегда надеялся, что все обойдется, но чуда не произошло. Мы знали, что все может закончиться трагически и обсуждали, в каком гробу будем хоронить, если девочка умрет».
Спрашиваю, почему почти никто не знал о больной дочери. «Настя не хотела жалости. Она ведь сильная».
У Тамары Васильевны звонит телефон. Это адвокат Сергей Ковалевич. Он подтверждает, что Настя поехала в реанимацию к дочери. «У Алины критическое состояние. Врачи сказали, что остановилось сердце и остановка дыхания», — Тамара Васильевна плачет. Потом собирается с духом и продолжает рассказ о дочери.
«С появлением Насти все стало гораздо интересней, ярче»
В станице Егорлыкская Шевченко работала в районной газете и делала телепередачу, которая быстро стала популярной. Настя снимала острые политические сюжеты, на нее начались гонения, передачу закрыли. Работала в избирательных комиссиях, даже вступила в КПРФ, правда, быстро оттуда вышла — другой оппозиции там не было, а ее всегда возмущал беспредел действующей власти и она была готова бороться против любой несправедливости.
«Мы познакомились с Настей в ростовской фирме “Астон”. Работали там вместе два года. Это агропромышленный холдинг, я была секретарем, помощницей руководителя, и Настя тоже помощником руководителя», — говорит Яна Гончарова, подруга Шевченко.
5 ноября 2010 года в станице Кущевской были зверски убиты 12 человек, среди них финансовый директор фирмы «Астон» Владимир Мироненко и его семья. Настя Шевченко работала вместе с Мироненко, хорошо его знала. Яна Гончарова говорит, что это убийство на нее очень сильно повлияло. Тамара Васильевна подтверждает, что дочь отошла от этой страшной трагедии только спустя годы.
«Вообще Настя заинтересовала меня своей политической активностью. Мы с ней вместе организовали траурное мероприятие 1 марта 2015 года после убийства Немцова. Сначала планировали марш “Весна”, но пришлось переформатировать. Там мы познакомились со многими активистами», — вспоминает Гончарова.
Примерно семь лет назад, вскоре после рождения сына Миши, Настя разъехалась с мужем, и как говорит Яна Гончарова, занялась вплотную своей политической карьерой и семьей. Все успевала, потому что очень хорошо организованный и дисциплинированный человек. «Она прекрасно знает, что хочет в жизни, и всего добивается сама. Дети и мама ее во всем поддерживают», — говорит Яна.
До того, как прийти в «Открытую Россию», Шевченко была сопредседателем местного отделения «Солидарности», участвовала в пикетах по освобождению Савченко, ходила на процесс к Олегу Сенцову.
В конце 2016 года, когда было объявлено о создании движения «Открытая Россия» и о возможности открывать отделения в регионах, Анастасия Шевченко написала Тимуру Валееву, который тогда занимался организационной работой в движении, что хотела бы возглавить отделение движения в Ростове. В то время Настя работала менеджером по продажам в ростовском филиале международной компании Rohde & Schwarz. Учредительная конференция отделения «Открытой России» в Ростове состоялась в январе 2017 года.
Среди региональных отделений движения ростовское считалось одним из самых активных. Друзья и коллеги говорят, что Анастасия Шевченко харизматична и эффективна, она умеет придумывать яркие мероприятия, чего только стоит ее нашумевшая акция «Обобрали до трусов», целью которой было показать, что государство и власть забрали у своих граждан абсолютно все, оставив только трусы.
Шевченко занималась всеми городскими проблемами: будь то детский кукольный театр, здание которого хотела отнять РПЦ, отмена маршрутных такси, обманутые дольщики. Она носила передачи арестованным на митингах, проводила политические семинары, стояла в пикетах. Постепенно Анастасия стала самым узнаваемым оппозиционным политиком в Ростове.
«Мне кажется, она вынужденный лидер, — говорит журналист ростовского РБК Виктория Некрасова. — Если бы можно было идти за каким-то лидером, Настя бы за ним пошла. Но в Ростове никого не нашлось и ей пришлось самой встать впереди всех. Раньше у нас в городе на митингах было скучно: вот вышли 30 городских сумасшедших, постояли и ушли. С появлением Насти все стало гораздо интересней, ярче. У нее глаза горят, когда она рассказывает о том, что ей интересно. Она заряжает людей своей энергией».
Осенью 2017 года ей предложили возглавить предвыборный штаб Ксении Собчак в Ростове-на-Дону.
Леониду Санкину 55 лет, по образованию он врач, хотя работает страховым агентом. Он называет себя другом Анастасии Шевченко и не скрывает, что влюблен в нее.
«Мы стали с Настей ссориться, когда она возглавила штаб Собчак, — вспоминает Леонид. — Я как человек, который работал в штабе Навального, категорически не воспринимаю Собчак».
Санкин признает, что предвыборную кампанию Шевченко провела блестяще, но говорит, что не все ее поддержали, когда она стала работать с Собчак. Настя же объясняла, что ей предлагали возглавить и штаб Навального, но это совпало по времени с тем, как она пришла в «Открытую Россию».
В штаб Собчак она пошла потому, что хотела привлечь к активной политической жизни людей, которые не готовы выходить на акции протеста, но могут выходить на городские и экологические акции. Когда предвыборная кампания Собчак закончилась, Настя осталась без работы, на прежнем месте ее больше не ждали. Она возглавила ростовское отделение Партии перемен, вошла в федеральный совет «Открытой России». Продолжала активно участвовать в политической жизни Ростова, раздумывая о том, не пойти ли на местные выборы, задумала создать в городе Демократическое объединение всех оппозиционных сил.
«Настя всегда видела себя активистом. Когда мы работали с ней вместе в предвыборном штабе Собчак, она говорила, что не видит себя политиком, но видит себя человеком, который устраивает политику, — говорит Антон Приходько, философ по образованию.
Антон член движения «Открытая Россия», у него, как и у других коллег Насти, был обыск по ее делу.
«У меня нет административных статей за сотрудничество с нежелательной организацией, — удивляется Антон. — Я лишь интересовался выборами и занимался ими».
Спрашиваю, станет ли он теперь, после обыска более осторожным. Отвечает: «Сложно быть более осторожным, когда речь идет о беспределе. Мы ничего не сделали такого, чтобы нарваться на такие последствия, на которые мы нарвались».
«Она подрывает Конституцию нашей страны»
«Когда я приезжала в Ростов в октябре, мы говорили с Настей об отъезде, — вспоминает Яна Гончарова. — У нее было ощущение, что тучи сгущаются. Это уже после двух административок. Я советовала ей быть осторожней. Она говорила: “Куда я уеду, у меня дети, у меня Алина”. И вообще ей было интересно в Ростове, ей предлагали работу в Москве, но она не хотела».
Тучи и правда сгущались. Утром 21 января, когда Настя повела сына Мишу в школу, у подъезда ее поджидали восемь мужчин в штатском.
«Она вошла в квартиру: «Мама, это обыск», — вспоминает Тамара Васильевна. — Я никогда не видела ее такой растерянной. Я считаю ее сильной женщиной, а тут увидела ее растерянные глаза. Она не хотела, чтобы дети и особенно семилетний Миша все это видел. Они были в перчатках, но вывернули наизнанку все вещи, рылись в женском белье. Все бросали на пол. Когда я зашла в детскую комнату, я не выдержала: смотрю, стоит Миша, а на полу валяются учебники, тетради. Он растерян. Я ему на каждый день рожденья подписываю красивые открытки. Они достали и покидали все эти открытки на пол. Он поднял, держит открытку в руках и у него недоуменный взгляд: за что? Я заплакала и валидола наглоталась. Обыск начался в семь часов, а увели Настю в три часа дня. Миша повис на ней, не хотел ее отпускать. Мы остались втроем, разобрали все, распихали. Влада в подушку рыдала. Я не могла представить, как Настя там, на нарах в ИВС».
Тамара Васильевна вспоминает, что следователь интересовался ее отношением к деятельности дочери: «Я его спросила: “А в чем вы ее конкретно обвиняете?” Он ответил: “Она защищает американцев!” — Я возразила: “Каких американцев?! Она защищает вчерашних школьников”. — “Которые в нас стрелять будут? Нас ждет второй Майдан?” — Я говорю: “А за что вы ее арестовали?” — “Она подрывает Конституцию нашей страны, всех организовывает против власти!”».
«Настя была уверена, что ее не посмеют арестовать, потому что у нее трое детей, — вздыхает Тамара Васильевна. — Посмели».
«У каждого человека есть черта»
Наталья Крайнова, бывший руководитель «Ростовского регионального агентства поддержки предпринимателей», в городе человек известный. Занимается консалтингом. Когда Настю Шевченко задержали и встал вопрос о ее домашнем аресте, кто-то из друзей Насти позвонил Крайновой. Многие в Ростове знают, что у Натальи осталась квартира ее умершей мамы, там часто живут люди, которые оказываются в тяжелых жизненных ситуациях.
«До того, как ко мне обратились друзья Насти, я видела ее два раза в жизни. Один раз на открытии штаба Ксении Собчак», — говорит Наталья. Она не хочет, чтобы ее хвалили за то, что она бесплатно пустила в свою квартиру совершенно незнакомых ей людей.
Аренда такой квартиры стоит в городе около 25 тысяч рублей в месяц, а Крайнова пустила семью Шевченко жить бесплатно, да еще сама приносит им всякую всячину и помогает.
«Настю в городе знают все, кто интересуется городскими проблемами», — продолжает она.
Наталья говорит очень быстро, я с трудом успеваю за ходом ее мыслей: «Когда я поняла, что для Насти есть угроза оказаться в СИЗО, моя жизнь круто изменилась. Но я об этом ничуть не жалею. Я подготовила текст договора, приехала к адвокату. Надо было проверить документы на квартиру. Потом выяснилось, что со мной хочет встретиться следователь. Мы приехали в СК. Это был допрос. Мне зачитали права. Интересовали мотивы моего поступка. Я говорю: ну ведь трое детей, один из них инвалид. Потом я отнесла Насте передачу в ИВС».
Адвокаты попросили Крайнову прийти на суд по мере пресечения.
«Я была в шоке. Это избыточная мера пресечения. Эти наручники, это огромное количество полицейских. С того места, где я сидела, невозможно было увидеть Настю, ее окружили полицейские. Пришли активисты, один парень возмущался, говорил, что так нельзя, нельзя держать за решеткой женщину, мать троих детей. Его попросили покинуть зал. После того, как суд закончился, мы поехали в квартиру вместе с двумя сотрудниками. Они укрепили Насте на ноге браслет. Я позвонила бабушке Тамаре Васильевне, что она и дети могут приехать. Мы поняли, что не хватает спального места для Миши. Я написала пост в фейсбуке. Люди начали откликаться. Они передают яблоки, коробки конфет и много другое. Я поняла, что, если так пойдет, то я буду целый день ездить по Ростову и собирать помощь. Я попросила своего знакомого предпринимателя, чтобы люди относили вещи к нему в офис. Потом ростовчане начали мне передавать деньги. Но я не беру наличные деньги, а люди боятся перечислять на карты. Некоторые боятся поддерживать Настю, которая “подрывала конституционный строй и обороноспособность страны”. Около суда стоят сотрудники Центра “Э” и всех снимают. Один из сотрудников сказал мне: “Ты — следующая”. Но я не представляю интереса для следствия. Я читала “Новую газету”, но я не смелый человек, я не была на митингах, не была в пикетах. Я человек, который “сидит на диване”. Но у каждого человека есть черта. Для меня эта черта проходит там, где нарушаются законные права детей и стариков. В случае с Настей трижды переступили эту черту. Ребенок-инвалид и престарелая мать и дети» .
Наталья Крайнова говорит, что, когда Алина умерла, ей позвонили из «Альянса предпринимателей в сфере ритуальных услуг». Они сказали, что готовы бесплатно помочь с похоронами.
«Бороться с неугодными активистами комфортнее, чем с террористами»
Я провела в Ростове-на-Дону два дня, разговаривала с разными людьми и меня мучили два достаточно банальных журналистских вопроса: почему из всех активистов выбрали именно Настю и почему в миллионном городе, где на митинг выходит от силы 200 человек, правоохранительные органы и спецслужбы гоняются за многодетной матерью, сажают ее в ИВС, берут под домашний арест по абсолютно репрессивной статье, напоминающей печально известную 70-ю (статья УК РСФСР об антисоветской агитации и пропаганде, подрывающей советский конституционный строй. — «МБХ медиа»).
Адвокат Ковалевич говорит, что знает со слов своей подзащитной, что следователи советовали ей признать вину и заключить досудебное соглашение, иначе она станет «козлом отпущения». В ее присутствии следователь с кем-то по телефону обсуждал, не отдать ли детей в детдом, а ее посадить в тюрьму.
«Почему в детдом при живом отце? — возмущается адвокат Ковалевич. — Звучало это неприятно, да и само помещение в ИВС на два дня многодетной матери с регистрацией и местом жительства можно расценивать как опосредованное давление».
Почему арестовали именно Настю Шевченко?
«Она слабое звено, мать троих детей», — считает Леонид Санкин.
Противоположное мнение высказывает активист Антон Приходько: «Для всех очевидно, что человека обвиняют не за дело, не за поступок, а только за то, что она член российской организации, которая кому-то там в кабинетах может не нравится. Люди видят этот беспредел и готовы бороться. О нас знают и переживают за нас. Если бы речь шла о запугивании, выбрали бы менее харизматичного человека, без троих детей. Она выглядит как героиня».
«Мне кажется, это местная инициатива, — считает журналист и активист Яна Гончарова. — У Насти были все шансы пройти в ростовскую политику. В Ростове постоянный оппозиционный костяк 50 человек, а людей, готовых в принципе выходить на акции — 200 человек. Настя выносила в общественное пространство резонансные региональные проблемы. И может быть, в ее аресте сошлось несколько обстоятельств: желание получить “звездочку” и против “Открытой России” побороться».
26-летний Николай Шатунов познакомился с Настей в штабе Навального. Он состоит в российском движении «Открытая Россия» , участвовал в проекте «Открытое право», а потом работал вместе с Настей в предвыборном штабе Ксении Собчак. По образованию он юрист и по-прежнему поддерживает Настю: «Бороться с неугодными власти активистами комфортнее, нежели чем с террористами. Они не скрываются, ведут свою деятельность публично, они оружия не хранят, не создают опасную для общества обстановку, не сопротивляются. Здесь даже доказательств особых не требуется. Настя просто участвовала в деятельности “Открытой России”, была на дебатах с единороссами, представлялась, как член движения».
Шатунов уверен, что представители правоохранительных органов «боятся гласности, потому что если они делают что-то тупое, то у них начинаются проблемы, либо на них их же начальство жалуется, либо потом их родственники ненавидят».
Спрашиваю Николая, изменилась ли Настя после ареста, ведь он видел ее на суде. «Изменилась? Нет. Не изменилась. Чего меняться? Надо менять систему», — отвечает мне он.
P.S.
17-летнюю Алину отпели в церкви под именем Галина. Так она была крещена. После похорон дочери Анастасия Шевченко вернется под домашний арест и начнутся долгие дни и месяцы ожидания. Она отказалась от дачи показаний, это значит, что следователи будут допрашивать свидетелей, пытаясь найти среди них «слабое звено».
Занятие вредное и не богоугодное. Стоило бы им прекратить это уголовное дело и отпустить Шевченко на свободу. Но следствие пугает ее шестилетним сроком, а Настя говорит, что, если ее посадят, то она возьмет урну с прахом умершей дочери с собой в тюрьму…
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.