Со дня официальной победы в Сирии над запрещенной в России международной террористической организацией «Исламское государство» прошло больше года. Тех, кто жил на территориях, подконтрольных боевикам, убили, посадили в тюрьмы или отправили в лагеря, которые пресса называет лагерями беженцев, хотя они больше похожи на концентрационные. В зоне конфликта находилось много российских граждан — женщин и детей. Они все еще остаются в Сирии. Женщины говорят открыто: они в плену, у них нет ни лекарств, ни еды, их дети умирают от простейших болезней. Их родственники в России обращаются во все инстанции и просят вернуть дочерей и внуков на родину. Россия готова забирать из лагерей детей, но не женщин. Они погибают в плену, несмотря на обязанность РФ защищать своих граждан по всему миру.
— Тра-та-та тра-та-та, мы везем с собой кота. Чижика, собаку, Петьку-забияку! Обезьяну, попугая, вот компания какая!
Маленькая девочка в поношенной одежде улыбается на камеру и читает стишок. Недавно у нее выпало несколько молочных зубов, девочка слегка шепелявит. За спиной у нее серая ткань брезентовой палатки, под ногами песок. Девочку снимает мама, чтобы отправить видео бабушке в Россию. Больше года девочка с мамой живут в лагере Аль-Холь, куда их привезли курды вместе с тысячами таких же женщин и детей, бежавших с территорий «Исламского государства» (ИГ).
Аль-Холь — самый большой лагерь в Сирии, где живут жены и вдовы боевиков ИГ и их дети. Всего тут сейчас порядка 60 тысяч человек, из них 12 тысяч приехали в Сирию из других стран, две трети — малолетние дети. Никто не может сказать точно, сколько сейчас в лагере россиянок. Сколько тут российских детей — тоже никто не знает; цифра колеблется от одной до трех тысяч. Нет и точных данных о том, сколько детей умерло здесь за несколько лет, чьи это были внуки, где их похоронили.
Айшат (имя изменено) живет в лагере два года. Она рассказывает, что дети умирают часто: от дизентерии, простуды, истощения. На днях семилетнего мальчика переехал водовоз; две недели назад 9-летнего мальчика раздавило шлакоблоком, когда он с другими детьми разбирал стену на кирпичи. Оба мальчика умерли на месте.
Война против ИГ официально закончилась в марте 2019 года. За несколько лет до этого в России начали говорить о необходимости вернуть домой наших граждан, которые в боях не участвовали — в основном женщин и детей. Операцию по возвращению проводила комиссия, созданная главой Чечни Рамзаном Кадыровым: начиная с 2017 года, из Сирии и Ирака прилетело 15 спецбортов, в страну привезли 191 человека. Из них 170 — дети, 21 — женщины. Важным членом комиссии был сенатор от Чечни Зияд Сабсаби, родившийся в сирийском городе Алеппо. На фотографиях того периода Сабсаби всегда выходит из самолета с чьим-то ребенком на руках, у трапа его весело встречают журналисты и родственники вернувшихся из Сирии.
Мало кто помнит, но еще в 2014 году в Грозный прилетел важный пассажир из Стамбула — Саид Мажаев, который провел в ИГ около года и решил вернуться домой. Мажаев написал явку с повинной, был осужден по ч.2 ст. 208 УК РФ («участие в незаконном вооруженном формировании на территории другого государства»), получил маленький срок и стал звездой чеченских телеканалов и федеральных СМИ (интервью с ним, к примеру, делала «Медуза»). Это единственный мужчина, который не только не скрывал, что был в ИГ, но и служил живой иллюстрацией тезиса «уходить в Сирию нельзя, там халифата нет».
Но о политике возвращения на родину мужчин, которые ушли в ИГ, а потом передумали, никогда не шло речи. Еще в 2014 году Рамзан Кадыров заявил, что родственники боевиков несут за них ответственность, а в 2015 году выступил с известным заявлением о том, что террористов надо казнить. Детей и женщин же на родину вернуть хотели — пока не случился переломный момент, который никто не смог объяснить.
19 розовых халатов
29 апреля 2018 года в Багдаде состоялось судебное заседание. Перед залом суда стояло 19 женщин в одинаковых бледно-розовых халатах, надетых на черный хиджаб. Некоторые держали на руках младенцев. Они по очереди заходили в зал суда, где им зачитывали приговоры за участие в террористической организации и незаконное пересечение границы Ирака. Все они, гражданки России, получили пожизненные тюремные сроки.
За месяц, по информации СМИ, пожизненные сроки получила 31 россиянка. В тюрьмах могут находиться и дети — по достижению 9 лет их уже могут приговаривать к тюремным срокам.
Матери приговоренных в Ираке женщин рассказывают, что у некоторых из них есть связь с родственницами — иногда они могут написать им сообщение, но о состоянии большинства женщин и их детей ничего не известно. В России бы эти женщины получили другое наказание: незаконное пересечение границы (статья 322 УК РФ) — максимум два года тюрьмы, и от 8 до 15 лет тюрьмы за участие в незаконном вооруженном формировании на территории иностранного государства (часть 2 статьи 208 УК РФ). Российский УК предусматривает отсрочку наказания до того, как младшему ребенку исполнится 14 лет.
По информации представителей группы родственников тех, кто находится в Ираке (по их просьбе мы не можем назвать имена), все эти женщины должны были вернуться в Россию, на родине уже ждали их приезда и готовили документы. Но в какой-то момент «что-то пошло не так» — передумала то ли иракская, то ли российская сторона.
О том, что российские силовики не намерены прощать вернувшихся из Сирии женщин, говорили еще в конце 2017 года, когда один из бортов привез в Чечню трех женщин из Дагестана. Загидат Абакарова, Муслимат Курбанова и Эльвира Магометханова были доставлены из Грозного в отдел полиции в Дагестане, после чего их осудили на разные сроки за участие в террористической деятельности. Все трое находятся в списках террористов-физлиц Росфинмониторинга (Абакарова — номер 24, Курбанова — номер 5176, Магомедханова — номер 5821). Наказание отсрочили, так как у всех есть малолетние дети.
Именно после суда над россиянками в Багдаде процесс вывоза женщин был поставлен на паузу. О прекращении работы никто не говорил — самолеты продолжали летать, но на борту были только дети. В 2019 году Зияд Сабсаби досрочно ушел на пенсию, объяснив это желанием «дать дорогу молодым». Никаких развернутых комментариев о своей деятельности он больше никогда не давал.
«Черный лагерь» и смерть от обезвоживания
Айшат родилась в Махачкале, а сейчас живет в лагере Аль-Холь. В Сирии Айшат уже шесть лет — она поехала за своим единственным сыном, чтобы уговорить его вернуться домой. Тогда у людей еще была надежда, что если они найдут своих родственников, то вернут их назад через Турцию. Но ИГ был открыт только на вход, выйти из него было невозможно. Три года назад сын Айшат погиб, а она вышла замуж за его друга. Жить женщине без мужчины в ИГ было нельзя, так что друг сына фактически спас Айшат от брака с другим бойцом за халифат. Сейчас муж Айшат в Турции — в тюрьме. Сама она тоже должна была выехать в Турцию с еще 30 женщинами с детьми. По дороге ее группу захватили курды, всех отправили в сирийскую тюрьму.
За вывоз с территории ИГ Айшат и другие женщины платили. Только так можно было уехать — находили проводника, собирали деньги, платили вперед и ждали выезда. Проводник, который вез Айшат, украл все их деньги.
— Мы были в тюрьме Кясра близ Дейр-ез-Зора (тюрьма для боевиков ИГ в поселке Аль-Кясра на севере Сирии. — “МБХ медиа”), в ужасающих условиях, на бетоне, в январе в снег, даже ноги вытянуть места не было. В камере 20 метров держали около 100 женщин и детей, — говорит Айшат. Из тюрьмы ее отправили в лагерь Аль-Холь. С того дня прошло больше двух лет.
Айшат говорит, что россиянок тут около тысячи. Точных цифр нет ни у одной наблюдающей организации — доступ в лагерь ограничен, в некоторые сектора, как говорит Айшат, не пускают никого. Информацию о поступивших в лагерь записывают курдские военные. Из международных организаций сюда приезжает Красный крест, ЮНИСЕФ и «Врачи без границ». Красный крест иногда ведет свою перепись, а еще передает женщинам письма от мужей, которые сидят в тюрьмах. Присутствие международных организаций не делает условия в лагере сильно лучше — недавно ЮНИСЕФ заявлял, что в Аль-Холе дети умирают от простейших болезней, которые легко лечить: это обезвоживание и гипогликемия.
Лекарств на территории практически нет: за два года Айшат ни разу не получила медицинской помощи.
Климат суровый — летом здесь очень жарко, зимой холодно, брезентовые палатки заметает снегом. Электричество — от солнечных батарей и доступно не всем: в той части, где живет Айшат, его нет.
В лагере нельзя пользоваться телефонами — курды проверяют палатки, если найдут — забирают телефон, а могут забрать и его хозяйку. У Айшат за это время украли три телефона, планшет и даже очки.
— Вчера одну чеченку забрали с телефоном в тюрьму, потом привезли ее за вещами, сняли палатку и отправили в «черный лагерь» — Родж. Сегодня также еще одну дагестанку поймали. Мы трясемся тут, дышать стало невозможно, — говорит Айшат.
Она называет Родж черным лагерем потому, что оттуда нет выхода «даже за 50 тысяч долларов», а из Аль-Холя можно хоть как-то выбраться.
— Мы в плену у курдов. Лагерь закрытый, охраняют курдские военные… Даже Кузнецова (Анна Кузнецова, детский омбудсмен. — “МБХ медиа”) написала, что увезла детей из лагеря беженцев — неужели она до сих пор не знает, что мы пленники, без каких-либо прав? Нас нещадно грабят и держат в страхе, мы спать не можем спокойно, в любой момент они могут порезать палатку и грязными ногами вломиться, обыскать, несмотря ни на возраст, ни на что. Они нас пленниками называют — как еще можно считать нас беженцами?
Российская сторона действительно не называет тех, кто содержится в лагерях Аль-Холь или Родж (иностранные граждане находятся преимущественно в этих лагерях) пленными. О том, что люди удерживаются в лагерях насильно в ужасающих условиях, заявляла только Human Rights Watch.
Билет на «платную дорогу»
Выехать из лагеря просто так нельзя, но если есть деньги — то можно. Айшат называет это «платной дорогой». Маршрут сейчас предлагают такой: лагерь Аль-Холь — Идлиб или Азаз — Турция. Дорога, как утверждает Айшат, идет по землям, подконтрольным курдам, платить нужно на каждом курдском посту. Недавно Айшат предложили поехать в Идлиб за 17 тысяч долларов, а там найти нового проводника и доехать до Турции.
Такие большие деньги просят только с россиян — «своих» перевозят через границу за несколько тысяч.
«Свои» — это гражданки Сирии и Ирака. Их взаперти не держат — они живут отдельно от огороженной территории, через дорогу от закрытой части Аль-Холя. По утверждению Айшат, там можно свободно передвигаться, получать бесплатно гуманитарную помощь, пользоваться мобильным телефоном, а главное — выехать оттуда в Турцию. Сирийских женщин вывозят за 1-2 тысячи долларов. В хорошем положении и турчанки — за них, как говорит Айшат, платит диаспора. Для гражданок стран СНГ ценник самый большой.
— Недавно вывезли двух узбечек. За одну женщину с детьми курды требуют 20 тысяч долларов. Говорят, им [Таджикистану и Узбекистану] помогает Россия. Бесплатно они странам даже для депорта людей не выдают… Больше года назад узбеки забрали более 200 человек, и тогда они говорили так же, и таджики то же самое говорят, — утверждает Айшат. — Я сама потеряла около 20 тысяч долларов, есть знакомая из Москвы, тоже потеряла 20 тысяч.
Деньги в лагерь попадают через проводников — их находят родственники из России. Деньги переводят на счета в Турции или Грузии. Проводник перевозит деньги через турецко-сирийскую границу, передает их курдам, а те уже привозят их в лагерь — чтобы там же беглянки снова заплатили эти деньги курдам за продукты или «платную дорогу».
Без денег выживать в лагере очень сложно. Когда Айшат только доставили в Аль-Холь, еды там практически не было, а все относительно съедобное продавали «по цене золота».
— Мы траву ели и отруби, как опилки. Ботву от редиски покупали по цене мяса. Мешок муки и сахара продавали за две-три тысячи долларов. Сейчас раздают хумус в банках, бобы и чечевицу. Все остальное надо покупать на рынке. Даже тюки, что идут из Европы с одеждой типа секонд-хенда, курды продают нам по цене новых вещей — от 100 долларов и выше за тюк. Говорили по телеку, что гуманитарка бесплатная для беженцев, но мы все это покупаем за наши доллары.
Торговля приносит курдам прибыль — Айшат считает, что поэтому они не заинтересованы в том, чтобы их выпускать. За это время они очень хорошо заработали на пленных — за два года, по словам Айшат, почти половина лагеря выехала по «платной дороге».
Айшат уже не получает ни от кого денег — родственники перестали с ней общаться. Последней перестала писать сестра — больше года связи с ней нет. Сейчас она присматривает за детьми соседей, на полученные за это деньги и живет.
— Экономлю. А соседки пекут, готовят еду и продают на местном рынке для наших же. Остальные перепродают, покупая у курдов, и у себя в палатках торгуют кто чем, — рассказывает женщина.
Помощь внукам ценой в восемь лет
Большинство россиянок, которые тут живут, получают материальную помощь от родственников из России. Передавать деньги женщинам в лагерь не только трудно, но и опасно — по российским законам, такой перевод может быть расценен как финансирование терроризма. По этой статье недавно приговорили к восьми годам пенсионерку Веру Андрееву — она переводила деньги внучке Марине Бухутдиновой, которая находилась в лагере Родж с детьми. Внучка поддерживала с бабушкой связь — в одном из сообщений она написала, что детям нечего есть и ей нужно 300 тысяч рублей, чтобы детей отправили из лагеря в Россию. Марина передала бабушке номер счета в Грузии для перевода денег. Вера Андреева сама перевела 99 тысяч рублей, оставшуюся часть перевели ее знакомые. Скоро после перевода пенсионерку арестовали. Ростовский военный суд признал ее виновной в содействии террористической деятельности (часть 1.1 ст. 205.1 УК РФ).
— Я помогала своим внучке и правнукам. Ничего противоправного я не совершала. О том, что Гериханов (муж внучки. — «МБХ медиа») воюет, я не знала, — говорила пенсионерка на суде.
Многие родители женщин из лагеря Аль-Холь подтверждают, что их вызывают на допросы, некоторые даже говорят, что замечали за собой слежку. Точно известно, что, помимо Веры Андреевой, возбуждено дело против еще одной женщины, чьи родственники — дочь и внуки — пропали в Ираке. Некоторые родители, чьи имена мы не можем назвать в целях их безопасности, подтвердили, что продолжают отправлять дочерям деньги, потому что боятся, что иначе они умрут от голода.
Опасный сектор
Съемки из лагеря Аль-Холь однотипны — на них женщины в черных никабах ходят по грязным пыльным улицам, торгуют на рынке, молятся, сидят внутри одинаковых брезентовых палаток. Открытых лиц почти не видно. Женщины поднимают указательные пальцы вверх и говорят «Аллаху Акбар», их гоняют курдские военные с автоматами. Журналистов в лагерь пускают редко и водят по небольшому участку — целиком лагерь виден только на съемке с дрона.
Интонация репортажей разная — для русскоязычных пользователей показывают достаточно нейтральную картинку, а для зарубежных все сложнее: журналисты прямо говорят, что в лагере опасно, что многие тут — сторонники ИГ и каждый месяц нападают на курдов, не признают в них своих спасителей, а видят врагов. Эта интонация очень соответствует заявлениям насчет лагерей со стороны США, где прямо говорят об Аль-Холе как о рассаднике экстремизма.
Радикально настроенных женщин в лагере немало, подтверждает Айшат, живут они преимущественно в третьем и четвертом секторе. Лагерь разбит на четыре основных сектора, женщины из сектора Айшат в основном хотят вернуться домой, но боятся получить на родине тюремный срок. Айшат тоже хотела бы домой, но сидеть в тюрьме не согласна.
— Я устала от тюрем и плена, от всего этого сброда. Я закончила университет, я адекватная и грамотная женщина. Я хочу на свободу, а не в тюрьму, понимаете? Из одного плена в другой не хочу, и в тюрьму тоже не хочу. Я никогда не была радикально настроенной, и что это ни что иное, как секта, я поняла сразу же, попав сюда, но тогда уже выхода отсюда не было. Я много раз пыталась выбраться, но тщетно. Уже месяца четыре нет вообще выхода отсюда, все ждут, когда как-то откроются дороги.
«Мама, я так хочу домой»
Комитет матерей «Надежда и вера» создали после того, как началась пандемия коронавируса. Группа инициативных мам и бабушек тех, кто находится в Сирии, создалась еще в 2017 году — когда началась активность по вывозу россиян с чеченской стороны. Раньше мамы со всей страны приезжали в Москву и ходили по разным инстанциям, требовали, чтобы их детей начали искать. Сейчас пишут письма от имени комитета — ездить стало небезопасно для здоровья, а большинство участниц — женщины в возрасте.
Комитет возглавляет Зайнаб Абакарова. Ей 58 лет, в лагере Аль-Холь сейчас ее невестка с тремя детьми. Она показывает фотографию внуков, сделанную в лагере. Дети радостно улыбаются. Старшей внучке Зайнаб девять лет, внуку восемь, младшей девочке четыре.
— Дети часто болеют — у внука энурез, спит в памперсе. Много спали на голой земле, потом матрасы намокали от дождя (энурез возникает не только от воспаления мочевого пузыря, но и при посттравматическом синдроме. — «МБХ медиа»), — рассказывает женщина.
Невестка Зайнаб уехала в Сирию в 2015 году. «Я звонила во все инстанции, надеялась, что ее перехватят в Турции, как Варвару Караулову. Но не успели. В феврале 2018 они вышли из окружения в Богузе и попали в Аль-Хол. Скоро два года будет. Поддерживаем связь, они пишут смски. Каждое утро так начинаем — живы ли здоровы, что кушали, тепло ли, дали ли керосин для печки, укрепили ли палатку. Не думала, что в 21 веке придется спрашивать про керосин… Вот сидишь тут и молишься, чтобы там дождя не было, чтоб не подтопило их палатку».
— От имени комитета мы отправляли письма в МИД, [уполномоченному по правам человека при Президенте Татьяне] Москальковой, в аппарат президента, даже относили в Следственный комитет. Ответов как таковых нет — только из МИДа написали, что занимаются этим делом. Но они отвечают только про детей. Со стороны Москальковой нам про мам тоже ничего толком не говорили, — рассказывает Зайнаб.
Зайнаб показывает скриншоты сообщений, которые пишут женщины своим матерям. Одна девушка пишет, что у нее температура и розовая мокрота. Другая — что ей приснился сон, будто вернули ее паспорт. Про третью зиму в плену. Про болезни детей — рвоту, понос, температуру, стоматит. В основном все пишут — мама, я тебя люблю и хочу вернуться домой.
— Нам предлагали в письма официальные вносить фамилии наших родственников, которые в Сирии находятся. Вроде как без фамилий обращения слишком общие. Так что мы пришли к выводу, что нужно собрать единый список всех наших гражданок, которые там. Пока данные готовы дать немногие, много кто боится. Хотят помощи, но уже не очень верят в нее, понимаете. Слишком мало было сделано за это время, — рассказывает Наталья Абдуразакова.
Сын Натальи уехал в Сирию в 2014 году, там он женился, у него родилось двое детей. В 2017 он с женой и детьми сдался войскам Башара Асада. Их посадили в тюрьму, а детей отправили в приют. Летом внуки Наташи вернулись в Россию одним из бортов, которые организовала Анна Кузнецова.
Зайнаб и Наталья познакомились еще в 2017 году, когда группы мам и бабушек только начали создаваться. Тогда таких же женщин, ищущих своих родственников, было почти 500. Со временем их становилось меньше. Активным поиском родственников сейчас занимаются около сотни человек.
— Поначалу было больше надежды. Но многие ушли, разочаровались. Вообще мы очень благодарны всем, кто нам помогал, их активность нам придавала сил. Мы так надеялись! Очень хочется вернуть внуков… но как отделять детей от мам, это нам непонятно. С детками тяжело находить общий язык бабушкам. Должна быть рядом мама, а мы — чтобы помогать, — говорит Зайнаб.
Некоторые нашли своих дочерей и внуков в лагере Родж, но в основном они попадали именно в Аль-Холь. Много россиянок сидят в тюрьмах в Дамаске, об их состоянии практически нет информации. В группе, где состоят Зайнаб и Наталья, есть несколько женщин, чьи дети пропали в Ираке.
— Кузнецова писала недавно, что у нее было общение с иракской стороной и она просила, чтобы они дали информацию и помогли организовать поиск женщин и детей. Судьба многих неизвестна. Там же были их тысячи! Неужели мы не можем о них ничего узнать? — спрашивает Наталья.
— Когда недавно привезли детей, мы так радовались! Они же уже нам как родные все, такое у нас ощущение. Мы с 2017 года вместе, столько всего делали, столько прошли. Сблизились. Мы ездим всех встречать, наши они или нет. Дети оттуда очень замкнутые приезжают. Вот привезли двух внучек одной нашей бабушки — одна совсем маленькая, другой шесть лет. Они были сначала в Аль-Холе, а потом больше полугода в приюте. Такие худенькие! Мы думали, что девочка вообще по-русски не умеет говорить — маленькая когда плакала, старшая ее ругала на арабском. И вот в дороге уже она говорит — бабушка, я в туалет хочу. Мы ахнули! Она говорит по-русски! Столько радости! Бабушка прослезилась даже. Они с таким интересом мебель рассматривали — диван, например, они диван раньше не видели. Им нужны психологи. Они и так прошли через травму, а разлучение с матерью — это очередная травма. Мои внуки плакали, мальчик убегал даже. Они боятся остаться без мамы, — говорит Зайнаб.
У комитета матерей тоже нет точных данных о том, сколько россиянок остались в Сирии. Говорят про полторы тысячи мам и детей, хотя их может быть гораздо больше. А может и меньше — женщины и дети умирают или пропадают без вести.
— У одной женщины из нашей группы там три внука, их родителей убили прямо у детей на глазах. Вот этих детей привезли в Аль-Холь, а там их забрал какой-то врач-курд. И с тех пор она два года уже их ищет. Почему их отдали какому-то врачу, непонятно, там никто тогда ничего не контролировал. Живы ли эти дети, никто не знает, — рассказывает Зайнаб.
Ее невестка уже почти не жалуется на плохие условия в лагере.
— Говорят, что у них под палатками бегают мыши, курды летом давали хлеб с плесенью, крупы с насекомыми. В прошлом году вентиляторы привезли, так они их выдали, когда уже было холодно.
В прошлом году бабушкам сказали, что создается группа при Следственном комитете, которая будет заниматься вопросом возвращения их родственников. В этом году они надеялись на пресс-конференцию Владимира Путина — многие отправили вопросы, что же будет с россиянками. Путин ничего об этом не сказал.
— Пусть бы их уже тут осудили, посадили, но привезли сюда. Так что была надежда, но пока нам никто ничего не говорит, — отвечает Зайнаб.
Наташа уверена, что говорить «что будет с женщинами» неправильно, нужно говорить, что будет с нашими гражданами, которые находятся на территории боевых действий:
— Они же просят о помощи. Казахстан, Узбекистан — они забирают своих, и мужчин, и женщин.
Новая комиссия, новая надежда
Мамы и бабушки россиянок многократно встречались с Анной Кузнецовой — именно она перехватила инициативу по вывозу детей из Сирии и Ирака у комиссии, в которой состоял Зияд Сабсаби. Вопрос по матерям детей активно поднимали еще в марте 2019 года. Тогда Кузнецова сообщала, что группа по возвращению российских граждан должна быть создана при Минюсте. Что касается взрослых, то Кузнецова ответила, что это не в ее компетенции, а обращаться нужно к Москальковой. Последний запрос на имя Москальковой комитет «Надежда и вера» направил 13 июня 2020 года. Под ним подписалось 50 матерей. 13 августа пришел ответ, где говорилось, что ситуация находится на особом контроле, а «поиск оптимального способа оказания помощи является важной задачей».
Из администрации президента тоже пришел ответ — очень краткий, с советом обратиться в МИД. В МИДе на обращение ответили, что официальные власти Сирии имеют крайне ограниченные возможности для деятельности на территориях страны, занятых незаконными вооруженными формированиями. «К их числу относится лагерь беженцев Аль-Холь, находящийся под контролем оппозиционных официальному Дамаску сил, которые отказываются от контактов с законным правительством страны», сказано в документе (копии всех ответов и обращений есть в распоряжении редакции).
Редакция “МБХ медиа” направила запрос в аппарат уполномоченного по правам человека в России, а также в Министерство юстиции и МИД, с вопросом, известно ли уполномоченным органам о критическом состоянии российских граждан в Сирии и ведется ли работа по возвращению их в Россию.
В июле 2020 года руководитель АНО «Обьектив» Хеда Саратова (член совета по правам человека в Чечне, входила в группу по вывозу россиян из Сирии и Ирака) сообщала, что есть новый указ Рамзана Кадырова о создании рабочей группы, в которой будут представители всех необходимых структур. «Работа будет продолжаться. Там люди в ужасных условиях, их там оставлять нельзя. Тут, например, они будут наказаны по российским законам. А там их могут использовать против интересов нашей страны. Возвращение их — наилучший вариант», — говорила Саратова «МБХ медиа». На тот момент у Саратовой в работе было порядка трех с половиной тысяч заявлений с просьбой разыскать родственников, около двух тысяч из них были дети.
— Комиссия создается не только для решения этого вопроса, а в целом по вопросам граждан России — и детей, и женщин, и мужчин. По детям работает Кузнецова, а по женщинам сейчас работает наша организация (АНО “Объектив). Мы просим, пишем письма, обращаемся в разные инстанции. Бабушки, конечно, в тяжелом состоянии, все переживают за своих дочерей, — сказала Хеда Саратова «МБХ медиа».
У детей в лагере Аль-Холь делают заборы крови для установления ДНК. Забор делают и у женщин — чтобы подтвердить родство с детьми; потом данные заносятся в базу, которая поступает в Россию, где на детей готовят документы. В августе в Россию вернулось 28 детей, всего Кузнецова заявляла о том, что готовы документы на еще 122. В основном это дети-сироты, но есть и те, чьи матери живы, но остались в Аль-Холе. Айшат говорит, что водила соседских детей на забор крови еще весной, и никакой логики в отборе для возвращения на родину не заметила.
— Чья бабушка там с документами подсуетилась, тех и забирали, кто как пролезает в этот список. А курды вообще без царя в голове, кого хотят — того и отдают.
Все россиянки в лагере ждут следующего рейса, чтобы отправить домой хотя бы детей. Айшат говорит, что обещали один самолет в декабре, но никто еще не знает, чьи дети туда попадут. Скоро в лагерь придет зима, а вместе с ней и болезни, которые тут нечем лечить. Россиянки же записывают видеообращения к России с просьбой забрать их домой. МИД России, который обязан защищать интересы граждан в других странах, забирать их не очень торопится.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.