О шпиономании мы начали писать в самом конце 90-х. Тогда за госизмену посадили военного журналиста Григория Пасько. Его обвинили в том, что он якобы передавал японской телекомпании «NHK» информацию, содержащую гостайну. В 2001 году Пасько приговорили к четырем годам колонии, он отсидел полгода и был освобожден по УДО. Этому освобождению предшествовала мощная кампания защиты, которую вел в России и на Западе глава ПЕН-центра Александр Ткаченко. Пасько удалось отстоять тогда благодаря этой поддержке.
Потом начались бесконечные аресты и посадки ученых. Формально арестовывать и сажать могли только тех, кто имел допуск к гостайне. Но сажали и тех, кто не имел — достаточно вспомнить дело Игоря Сутягина, ученого, аналитика Института США и Канады, осужденного в 2004 году на 15 лет за госизмену в форме шпионажа.
Суд присяжных (а тогда присяжные еще разбирали дела о госизмене) признал Сутягина виновным в госизмене за то, что тот делал аналитические обзоры по военной тематике из открытых источников для двух граждан Великобритании, которых ФСБ посчитало американскими разведчиками. Вину Сутягин не признал, отсидел 11 лет, а потом его и еще несколько осужденных за госизмену, в том числе Сергея Скрипаля, поменяли на российскую шпионку Анну Чапман.
В 2012 году в 275-ю статью («госизмена») были внесены изменения. Привлекать по ней стали не только за передачу информации, составляющую гостайну, но и за «оказание финансовой, материально-технической, консультационной или иной помощи иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям в деятельности, направленной против безопасности Российской Федерации».
За оказание «иной помощи» по этапам пошли совершенно разные люди: предприниматели, пожилые ученые, а также вполне экзотические персонажи, которые с трудом могли бы считаться настоящими шпионами.
Это авиадиспетчер из Сочи, моряк из Феодосии, продавщицы из Сочи, многодетная мать из Смоленска. Я знаю только два случая, когда дела по госизмене и шпионажу были прекращены за отсутствием состава преступления. Это дело многодетной матери Светланы Давыдовой из Вязьмы и дело крымского моряка Сергея Минакова.
Последняя волна шпиономании накрыла нескольких пожилых ученых — четверо из них работали в ЦНИИМАШ, вотчине Дмитрия Рогозина.
Я была членом ОНК Москвы с 2008 по 2016 год и чаще других московских СИЗО посещала именно СИЗО «Лефортово». То самое, куда, как правило, помещали обвиняемых в госизмене и в шпионаже. И туда вчера вечером на два месяца отправили журналиста Ивана Сафронова.
В шпионаже обвиняли иностранных граждан и почти все, кого я встречала в «Лефортово», впоследствии были обменены на россиян, осужденных за шпионаж в Европе или в США.
Большинство же россиян, обвиненных в госизмене, проходили по фейковым, придуманными в кабинетах следователей делам. Откуда я это знаю? Что-то становилось известно от них самих, что-то из обстоятельств дел, которые утекали в прессу. Я встречала в «Лефортово» и таких людей, которые признавали свою вину и похоже, были настоящими шпионами.
Со временем я пришла к выводу, что статья о госизмене — почти такая же «резиновая», как и статья о хранении наркотиков.
Анализируя корпус подобных дел, становилось понятно, как они «лепились». Во-первых, это происходило во многом от желания сотрудников ФСБ сделать «план», продвинуться по служебной лестнице и получить новые звания. Поставляли «клиентов» коллегам сотрудники ФСБ, которые курируют те или иные учреждения. Так, например, бывший сотрудник МИД России Валентин Моисеев, осужденный за госизмену в 2005 году на четыре года, говорил, что дело против него было возбуждено по наводке одного из таких вот «кураторов» в МИДе. Ученый Владимир Лапыгин в статье «Как я стал китайским шпионом» писал о возможном инициаторе своего дела — опять же сотруднике ФСБ из так называемого пятого отдела ЦНИИМАШ.
Во-вторых, дела возникают из-за доносов, которые пишут коллеги, желающие занять чье-то место по службе.
Статья о госизмене в этом смысле очень удобна: и на следствии и в суде все происходит в закрытом режиме, адвокаты дают подписку о неразглашении. В суде на ура проходят любые самые безумные доказательства вины, когда одно не стыкуется с другим. В открытом процессе подобные доказательства могли бы вызвать сомнения у независимого наблюдателя.
Когда госизменников еще судили присяжные, в коллегии приходилось внедрять специальных людей, иначе независимые присяжные оправдывали бы фейковых шпионов.
Так было в деле Игоря Сутягина — первую коллегию распустили, потому что присяжные хотели оправдать Сутягина.
Потом собрали коллегию из специальных присяжных, по крайней мере, шестеро из них имели отношение к спецслужбам, я с несколькими из них общалась и хорошо знаю эту историю. Вторая коллегия единогласно осудила Сутягина.
Другого ученого, физика Валентина Данилова из Красноярска оправдала первая коллегия присяжных. Приговор по его делу отменил Верховный суд и уж вторая коллегия была собрана как надо: Данилова осудили на 14 лет за шпионаж в пользу Китая.
А в 2010 дела о госизмене изъяли из подсудности присяжных.
Согласно докладу «Команды 29» с 1997 по 2017 год по статьям о госизмене и шпионажу осудили около сотни человек. Почти 20 человек были помилованы президентами: сначала Ельциным, потом Путиным, большинство из них обменяли на российских граждан, осужденных в других странах. По подсчетам «Команды 29», около четверти осужденных за госизмену не имели допуска к гостайне.
Среди осужденных за госизмену был только один журналист — Григорий Пасько.
За шпионаж осудили украинского журналиста Романа Сущенко, но его задержали в рамках кампании «охоты за украинцами» и брали его, скорее всего, как кандидата для «обменного» фонда (Сущенко вместе с другими украинцами обменяли летом прошлого года на россиян, отбывавших сроки в Украине. — «МБХ медиа»).
Таким образом, Иван Сафронов стал вторым российским журналистом, привлекаемым за госизмену. И так же как Григорий Пасько он много писал по военной тематике.
То есть ходил по грани между обвинением в разглашении гостайны и обвинением в госизмене.
Очевидно, что Иван Сафронов, как большинство военных журналистов, хорошо понимает эту грань. Поэтому дело против него могло возникнуть по нескольким причинам: из желания спецслужб пресечь болезненные для военных публикации, или в силу других обстоятельств, не имеющих ничего общего с интересами безопасности России.
Не стоит забывать, почему год назад Иван Сафронов был уволен из «Коммерсанта». Из-за статьи, где говорилось о возможной отставке Валентины Матвиенко с поста спикера Совета Федерации — источники Сафронова тогда предполагали, что ее место может занять бывший глава СВР Сергей Нарышкин.
Матвиенко, как известно, осталась на своем месте, а вот Сафронова из-за такой, казалось, безобидной заметки уволили.
Мы знаем, как в условиях Лефортовской тюрьмы можно жестко оказывать психологическое воздействие на арестанта, требуя от него нужных показаний, и их добиваться.
Остается только надеяться, что Иван Сафронов выдержит все испытания. Пока же дело против него выглядит достаточно странно.
По версии следствия чешская разведка завербовала Ивана Сафронова, когда ему было 22 года. В эти обстоятельства, думаю, не верит никто из тех, кто знает Ивана.
Значит ли это, что невозможно добиться прекращения этого уголовного дела?
Из разряда невозможного: дело против многодетной матери Светланы Давыдовой, которую обвиняли в шпионаже в пользу Украины, было прекращено после мощной общественной кампании. (Давыдову обвиняли в том, что она позвонила в украинское посольство и сообщила, что в Украину едут российские военные).
Дело Ивана Сафронова, конечно, — очередной пример преследования журналистов. Власти и спецслужбы пробуют бороться с нами разными способами: обыски, подброс наркотиков, возбуждение уголовных дел по оправданию терроризма, а вот теперь госизмена для Сафронова. В общем, все средства хороши.
Ничего другого кроме как защищать Ивана Сафронова и пытаться узнать, кто его «заказал», журналистам не остается.
Спасая Сафронова и вытаскивая его, мы спасем самих себя.
Иначе шпиономания накроет всех…
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.