«Это цирк»: как уничтожают ОНК, боровшиеся с пытками в тюрьмах

 

 

Общественная наблюдательная комиссия теоретически нужна для предотвращения пыток в местах принудительного содержания. Через членов ОНК мы узнаем о нарушении прав заключенных, арестованных и задержанных. В октябре Общественная палата не дала переизбрать большую часть опытных правозащитников в новом пятом созыве ОНК. В 43 регионах новому составу ОНК сейчас вручаются мандаты. «МБХ медиа» разбирается, почему комиссия превращается в  номинальный правозащитный орган.

В феврале 2018 года в СИЗО №3 члены петербургской ОНК Яна Теплицкая и Роман Ширшов зарисовывали следы пыток на телах фигурантов дела «Сети» Виктора Филинкова и Игоря Шишкина. По закону, правозащитники могут фотографировать или снимать видео, но чаще всего технику не пропускает охрана. В результате суд не принял акт визуального осмотра как доказательство, и за истязания никто не ответил. Прописанная в законе работа ОНК и реальная практика отличаются: полиция, администрация СИЗО и колоний делают все, чтобы члены комиссий не смогли выполнять свои обязанности.

 

 

Что такое ОНК?

Законопроект, регулирующий работу общественной наблюдательной комиссии, внесли в Госдуму еще в 2000 году, но президент, тогда Дмитрий Медведев, подписал закон только в 2008-м. Кандидатов в ОНК выдвигают зарегистрированные общественные объединения правозащитной направленности. Кандидат не обязательно состоит в этой организации, но у него должен быть опыт в правозащите, и ему должно быть от 25 лет, говорится в законе об ОНК. В 2018 году были приняты поправки, по которым НКО, признанные иностранными агентами, не могут выдвигать своих кандидатов в ОНК. Нельзя выдвигаться адвокатам, сотрудникам прокуратуры и чиновникам. Если у человека или его родственников была судимость, он тоже не может подаваться в комиссию. Еще нельзя выдвигаться в одном регионе больше трех раз подряд, рассказала «МБХ медиа» Людмила Альперн, член ОНК Москвы первых трех созывов (2009-2016 годы).

В комиссии одного региона может быть от пяти до 40 человек. Ходить в места принудительного содержания наблюдатели могут только по двое. А, например, в Свердловской области по состоянию на 1 января 2019 года учреждений ФСИН 38: 28 исправительных колоний, три колонии-поселения, шесть СИЗО, одна воспитательная колония, — всего 25,7 тысяч заключенных и арестованных. В ОНК Свердловской области в новом созыве 40 человек. А им, кроме учреждений ФСИН, надо посещать еще отделения полиции и спецприемники.

За общественный контроль не платят, получать материальные вознаграждения за работу в ОНК запрещено. Расходы члена ОНК покрывает организация, которая его выдвинула, местные власти тоже «вправе» финансово помогать, сказано в законе, но, как говорит Яна Теплицкая из четвертого созыва петербургского ОНК, приходится тратить собственные деньги: «Просить у организации неловко — правозащитники и так с трудом сводят концы с концами и уже пошли на большой риск, направив независимого члена в ОНК». 

Полномочия одного созыва длятся три года. Но Общественная палата может убрать члена ОНК по представлению прокурора за, например, «осуществление общественной наблюдательной комиссией деятельности, противоречащей ее целям». 

 

Что можно и нельзя ОНК?

По закону, члены ОНК могут посещать отделения полиции, СИЗО, ИВС, центры временного содержания иностранных граждан, колонии, психиатрические больницы, гауптвахты и места принудительного содержания для несовершеннолетних. ОНК следит за соблюдением прав и условиями содержания, в случае нарушений, например, пыток обращается к уполномоченным по правам человека, ребенка, предпринимателей, к местным властям и в СМИ, пишет заявления о преступлении. Как говорит Теплицкая, чаще всего это преступления со стороны правоохранительных органов. Но добиться наказания едва ли удается: «Даже если были выиграны суды первой инстанции, решения отменялись судами второй инстанции, выигрывали мы только по гражданским искам, которые инициировала полиция, решив, что мои публикации наносят ущерб ее деловой репутации».

По поправкам 2018 года, если член комиссии обсуждает вопросы, «не относящиеся к обеспечению прав», или если он нарушает таким образом правила внутреннего распорядка, разговор «немедленно прерывается». «Это подрывает сам принцип независимого мониторинга. Международные стандарты в этой области предусматривают, что разговоры должны быть конфиденциальными», — говорится в меморандуме «Общественного вердикта», движения «За права человека», Московской Хельсинкской группы и других правозащитных организаций об ОНК, поданном в 2019 году в Комитет министров Совета Европы.

Также запрещается вмешательство членов ОНК в оперативно-розыскную и уголовно-процессуальную деятельность. Как рассказала Яна Теплицкая, она и ее коллега Роман Ширшов в апреле 2019 года разговарили в СИЗО «Кресты» с обвиняемым по делу о теракте в метро Аброром Азимовым, но, когда тот начал подробно рассказывать о пытках в «секретной тюрьме ФСБ», сотрудник изолятора прервал беседу, сначала ссылаясь на то, что ОНК вмешивается в некое уголовное дело, а потом заявил: «Разговор должен вестись об условиях содержания в этом учреждении».

 

 

«Сотрудники СИЗО действовали незаконно, они довольно много чего сделали незаконно. Например, они прервали беседу, сказав, что мы обсуждали задержание и насилие со стороны правоохранительных органов, хотя мы до этого даже не дошли, — рассказывает Яна Теплицкая. — Если там и было какое-то насилие со стороны правоохранительных органов, Азимов не успел об этом сказать. Он рассказывал только о похищении неизвестными и о содержании в подвале за две недели до формального задержания. Сотрудники не просто прервали разговор, они прервали целиком посещение, а когда мы вошли снова, нам вообще запретили говорить с заключенными в этом СИЗО. Это все ничем вообще не предусмотрено». 

Колпинский районный суд Санкт-Петербурга не усмотрел в действиях администрации СИЗО «Кресты» нарушений закона об ОНК.

ОНК может запрашивать необходимые для общественного контроля документы и сведения, но какие именно — не прописано, и тюремщики этим пользуются: на практике это означает, что про любой документ членам ОНК могут сказать, что с ним ознакомиться нельзя.

Комиссия должна соблюдать внутренние правила учреждений. «Мне кажется, этот пункт очень легко можно использовать для того чтобы мешать членам ОНК работать, — говорит Теплицкая. — Например, в Челябинске членам ОНК не давали встретиться с заключенным, все время придумывая разные препятствия: то ужин, то обед, то флюорография, то еще что-нибудь».

По закону, ОНК может фиксировать нарушения на фото и видео, но на КПП обычно не разрешают проносить технику, рассказывает Теплицкая. Приходится переписывать документы вручную и даже зарисовывать телесные повреждения, как было в случае с пытками в деле «Сети». Это, впрочем, не помогло на суде.

«Видеозаписи были уничтожены, никакие эксперты не фиксировали телесные повреждения, врач СИЗО намеренно зафиксировал их хуже, чем мы, — говорит Теплицкая. — Следователь сказал, что у нас нет полномочий, мы не эксперты и не можем такое рисовать, а врач мог бы, но не сделал. Это не мы шли на ухищрения, а ФСИН и ФСБ, чтобы отказать в возбуждении уголовного дела о пытках».

Другое ограничение — член ОНК не может посещать учреждения, где находятся фигуранты уголовного дела, к которым он имеет непосредственное отношение, то есть выступает потерпевшим, свидетелем или защитником. Как рассказала «МБХ медиа» бывший член ОНК Москвы Людмила Альперн, в ее годы практики членов ОНК пытались объявить свидетелями по делу из-за разговоров с заключенными. «Мы с Зоей Световой посещали “Лефортово” несколько раз, регистратор человека, который нас сопровождал, записывал все, а потом этими записями может заинтересоваться следователь. Это не безобидные вещи», — говорит Альперн.

Чтобы продолжить работать, правозащитники не выступали свидетелями по пыткам Филинкова, но Екатерина Косаревская, напарница Теплицкой, дала показания в Пензе.

 

Что случилось в новом наборе ОНК?

Теплицкую, Косаревскую, Альперн и таких опытных правозащитников, как сопредседатель Московской Хельсинкской группы Валерий Борщев и обозреватель «МБХ медиа» Зоя Светова, которые уже состояли в ОНК в прошлых созывах, Общественная палата не избрала в пятый созыв комиссии. В списке последнего набора не сообщаются имена и фамилии, организации, выдвинувшие кандидатов. Такая практика введена еще в 2017 году, Общественная палата объясняет это защитой персональных данных. Знакомых фамилий в новом созыве крайне мало, говорят правозащитницы.

«Информация о новых членах ОНК пустая и темная. Если точно не знаешь, что человек выдвинут, как Каляпин в нижегородскую ОНК, не поймешь. Из тех, кто имеет правозащитный опыт, практически никто не прошел, — объясняет Людмила Альперн. — Тюремная работа очень сложна морально: надо заходить в камеры, уметь беседовать с людьми в изоляции и тюремщиками, понимать, что происходит. Если ты не понимаешь, что там происходит, ты будто попадаешь в другую страну с другим языком. Как ты можешь помогать, если помощь нужна тебе?».

Продвигавшаяся снизу инициатива об общественном контроле примерно с 2014 года, когда поменялся состав Общественной палаты, начала превращаться в лояльный власти орган, говорит правозащитница.

«В ОП и соответственно в ОНК произошла милитаризация. Бывшие силовики были сразу, а с 2014-го они стали преобладать. В четвертом созыве нас в московской ОНК было 40 человек, а работали 10-12, сейчас будет, дай бог, четыре человека в комиссии будут посещать, а остальные — неизвестно, — говорит Альперн. — В Москве можно было выбрать 20 опытных правозащитников, но не прошел Бабушкин, который с начала 90-х этим занимается. Я не прошла, хотя 20 лет занимаюсь этой темой, моему опыту нет аналогов».

Процедура отбора не прозрачна. В 2016 году в четвертый набор не попали опытные правозащитники, но при этом в московскую комиссию приняли, например, бывшего начальника «Бутырки» Дмитрия Комнова, заявляла председательница МХГ Людмила Алексеева. 

«Общественная палата совершенно произвольно, без всякого объяснения, в нарушение закона №76 “Об общественном контроле”, в нарушение закона “Об Общественной палате”, в нарушение собственного кодекса не приняла в члены ОНК действительно правозащитников, — рассказала президенту Путину на заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека член ОНК третьего созыва Елена Масюк. — Туда вошли в основном бывшие работники ФСИН, МВД, Вооруженных Сил, молодежных, детских организаций и даже представители Федерации черлидинга. Если кто не знает, это девушки, которые, извините, попами виляют перед началами матчей».

Тогда правозащитники подали в суд на Общественную палату за незаконные решения об отклонении их кандидатур. На суде выяснилось, что в опросных листах члены ОП поставили многим правозащитники «ноль». Такая оценка ставится в случае несоответствия документов организации или самой кандидатуры, писала член СПЧ Елена Масюк, которую тогда не допустили в ОНК.

«Баллы — личное мнение членов совета. Критерии нам неизвестны, — говорит Людмила Альперн. — Раньше в Общественной палате были приличные люди, но это не независимая организация, она плотно сотрудничает с властью, я предполагаю, что ФСИН влияет на эти решения, что это не самостоятельное решение».

Среди тех, кто прошел в пятый созыв ОНК член СПЧ, председатель «Комитета против пыток» Игорь Каляпин, который попал в нижегородскую комиссию.

«Наш коллега попал в один созыв в Мордовии, где ужасная тюремная система: 17 изолированных лесных колоний, сотрудники живут рядом в поселках, много насилия, настоящий ГУЛАГ. Там нужна очень сильная комиссия. Но с ним никто не ходил, а без пары нельзя. С Каляпиным так и будет, — считает Альперн. — Да, его пропустили, но организации выдвигали 11 человек. Это цирк. Что он может сделать один?»

Альперн считает, что сообщений ОНК о пытках станет меньше, но информацию заключенные, арестованные и задержанные могут передавать альтернативным путем — через адвокатов и правозащитные организации. 

«ОНК как способ предотвращения пыток деградирует и умирает. В Ярославской колонии № 1 работает не ОНК, в котором в основном бывшие силовики, а адвокат “Общественного вердикта” Ирина Бирюкова. Каким-то непонятным науке способом ей удалось получить информацию и добиться того, что 18 человек оказались под стражей. НКО, адвокаты, правозащитники — возможно, тот путь, который усилится, когда ОНК ослабевает. Взаимодействие правозащитных адвокатов и ОНК, как у нас было в Москве, к сожалению, уже не работает».

 

Ирина Бирюкова рассказала «МБХ медиа», что ОНК Ярославской области не связывалась с «Общественным вердиктом» ни до публикации видео пыток заключенного ярославской ИК-1 Евгения Макарова, ни после. Сами заключенные, по словам адвоката, перестали обращаться в комиссию, потому что ОНК «сливала» обращения администрации колонии. 

«Когда было опубликовано видео, один из членов ОНК сказал, что обращения поступали, он доложил об этом председателю, но было сказано не лезть и не придавать огласке. Этот человек сказал: “Мы смалодушничали”. Знали о пытках, но никому не докладывали, — говорит Бирюкова. — Бывает, что ОНК — единственные люди, через которых можно передать информацию на волю, но порядочных членов комиссии очень мало, поэтому никакого доверия нет. В Ярославле это бывшие сотрудники ФСИН. Если бы была нормальная ОНК, они бы связывались с нами, сказали бы, что у них есть еще свидетельства, но этого не произошло, будто ОНК в Ярославской области нет». 

Общественная палата не предоставила «МБХ медиа» оперативный комментарий о принципах отбора в ОНК и не объяснила, по какой причине в пятый созыв не прошли правозащитники.