Больше трех недель 20-летний член партии «Яблоко» Валерий Костенок провел под арестом за то, что «кинул пластиковую бутылку в сотрудника Росгвардии, причинив ему физический и моральный вред». Валерий — единственный из фигурантов дела о «массовых беспорядках», признавший свою вину по 212 статье. 3 сентября Следственный комитет прекратил уголовное преследование в отношении Костенка и еще четырех фигурантов «московского дела». Освободившийся Валерий Костенок рассказал «МБХ медиа», зачем он пошел на акцию 27 июля, об условиях жизни в СИЗО и планах на будущее
— Расскажи о митинге 27 июля.
— Я и до этого участвовал в несогласованных властями акциях. А тут был очень сильный повод — я работал в штабе Кирилла Гончарова. Его не допустили до выборов. Это была основная причина, почему я туда пошел. Пришел я один, никого не стал призывать, зная, что там будут «дубинки». Пришел сначала на Тверскую — людей было очень много. Потом начали перекрывать улицу и переулки. Я даже помню, я говорил полицейским: «Вот, я здесь живу, пожалуйста пропустите, хочу домой». Меня не пропускали. Я даже думал домой возвращаться. Свернул на Рождественскую улицу и там началась вот та самая история. Сотрудники начинали набрасываться на студентов. Молодой человек [Евгений Коваленко] кидает передо мной мусорку. Оттуда какой-то мусор выпал. Бутылку взял самую безобидную. Там лежало стекло, какие-то тяжелые предметы, куски дубинок. Били в тот раз настолько сильно, что отлетали куски резины. У меня был сильный эмоциональный порыв — я такого еще никогда не видел на митингах. И я кинул бутылку, как выяснилось потом, два раза. Один раз я попал в спину омоновца, и еще через 30 секунд в плечо полицейскому. На тех видео, что есть в материале, видно, что они даже не обратили на это внимание.
— Тебя тогда задержали?
— Нет. Я приехал по призывам незарегистрированных кандидатов на Трубную площадь. Там все оцепили — выйти оттуда было невозможно. Дальше ко мне подходят трое сотрудников полиции, которым я рассказывал, что живу на Тверской, спрашивают, что я тут делаю. Я ответил, что просто гуляю, а живу на Тульской. Они меня узнают и отводят в автозак. Двое суток находился в спецприемнике, но паники никакой не было, я понимал, что будет административка. Я не знал, что когда еще там находился, на меня уже было заведено уголовное дело. И после того, как я вышел, я две недели прогулял, работал и находился параллельно в уголовном розыске.
— И потом пришли с обыском?
— Утром 11 августа я сижу, завтракаю. Мне звонит мой сосед, говорит: у тебя за дверью 8 человек, и они пришли с обыском. Они все были в штатском, только один был из прокуратуры. Я посмотрел в глазок, там никого не было, позвонил в ОВД своего района, спросил, что за действия происходят по моему адресу. Мне ничего не сказали, кроме того, что представители главка действительно сейчас присутствуют по этому адресу. Ну и я начал собирать вещи. Я даже не понял, зачем: чтобы убежать или чтобы с этими вещами ехать на допрос. Как в результате оказалось — в тюрьму. Они подошли к двери. Я им не открыл. Первые минут двадцать они не стучали, не звонили, ничего не было такого. Я в это время набирал в первую очередь в «Яблоко». Потом начали стучать. Следователь начал звонить на мой телефон, хотя совершенно непонятно, откуда он у него. Этот следователь был хорошим человеком. Его позже исключили из следственной группы — возможно, он хотел мне помочь. Так мне показалось. Они просили открыть дверь, но дождались моего первого адвоката.
— А почему адвокат потом сменился?
— За свою защиту отвечал не я. Так как это политическое дело, мне помогала моя политическая партия, за что ей огромное спасибо. Я открыл дверь, после того как они начали угрожать, что начнут ее ломать. Я на тот момент один жил. Дверь-то они потом обратно не поставят. Следователь был ко мне лоялен, ознакомил с делом, но по составу преступления ничего не говорил. Перерыли все, вывернули все из шкафов, изъяли телефон. Придирались ко всему, чему хотели. Находили футболки в шкафу, спрашивали, что на них написано. Я, конечно, волновался. Сразу после этого обыска меня повезли на допрос.
— О чем спрашивали?
— Один вопрос: «Что делал 27 июля?», больше ничего. Все это время я даже не помнил про те бутылки. Это было настолько бесцельно и безобидно, что я просто выкинул это из головы, думал это скорее связано с выборами или с моей политической деятельностью, систематическом посещением митингов. Мне показали видео с акции. Глупо было отрицать, что это не я — я был одет абсолютно так же, как на скриншотах, которые мне показывали.
— И потом ты попал в ИВС?
— Да, меня привезли в камеру ИВС (изолятор временного содержания. — «МБХ медиа»), думал, так тут и просижу. У меня были хорошие сокамерники, я их называл «фигуранты» или «друзья». Со мной сидел другой фигурант дела 27 июля Айдар Гайбадулин и человек из дела Магомедовых, подрядчик из Калининграда. Условия: обычная кровать, стол и туалет в виде дырки в самом начале камеры. В ИВС я был очень недолго. Сначала было очень грустно, после знакомства с сокамерниками чуть-чуть развеселился. Думал — ну в такой компании нормально. Это не какие-то отмороженные заключенные.
Утром меня сразу повезли в Басманный суд. Тут следует понимать — любой «этап», то есть переезд, это огромное количество часов. Тебя сажают в распределитель, ты там сидишь часами, о тебе забывают. Судопроизводство в России оно вот такое — очень долгое. И я сидел снова два часа в каком-то блоке. Через несколько часов начался суд. Прокурор тогда сразу запросил для меня домашний арест. Следователь настоял на заключении под стражу. Но там уже было все понятно.
— Как было в СИЗО?
— Привезли, подстригли, отвели в душ. Десять часов я провел во всяких распределителях. Часами сидишь там и ждешь, пока про тебя вспомнят. В камере я оказался только в два ночи. Комичная история тогда произошла. Все спали, думаю — познакомлюсь утром. У меня был с собой матрас, я его поставил за стол, а внутри матраса лежали тарелки и кружки. Все это посыпалось на кафель, зазвенело. Все проснулись. Я не знал, что вообще ожидать от такой истории, но приняли нормально. Спрашивали, что за статья, когда сказал, что 212, ответили, что вообще ни разу не видели человека с такой статьей. Я рассказывал, что произошло, сокамерники относились солидарно, куда бы я ни заходил.
Я был в двух СИЗО и сидел в разных камерах. Всегда, когда представляешься, говоришь, что сделал — все просто в шоке. Ко мне относились нормально, никто ко мне не приставал и не бил. Мне 20 лет, я студент, все понимали, что я здесь не свой. 60-70 процентов людей там сидят по 228.
СИЗО, кстати, было хорошее, мне понравилось в плане архитектуры. Минимализм из всех углов. Четыре стены, пять-шесть кроватей двухэтажных, стул, стол. В отличие от ИВС, там уже цивилизованная уборная. Из сотрудников СИЗО, кроме начальника, про меня никто не знал.
Я отсидел 10 дней в карантине — всех туда отправляют сначала, а потом уже поднимают «наверх» и распределяют по статьям, кого куда посадить. Начальник пришел спустя три дня и сказал: «Вы классные ребята, я вас всех в новую камеру переселю». Не знаю, повлиял ли я как-то на это. Камера была не доделана — он соврал. Мы там много убирались, покупали сами таз. Не было телевизора, пахло краской, но зато она была большая. Нас всего пять человек туда «подняли», хотя камера была на шестнадцать.
— Чем занимался там, читал?
— Не было книг, передать их было нельзя, а система ФСИН это настолько инертная система, до ужаса. Я на суд опоздал, потому что меня потеряли, после того, как перевели в камеру. Пять дней мне не приносили письма. Я думал заказать книги по интернету через OZON и написал заявление начальнику, но меня перевели в другое СИЗО. Я снова не получал письма — неделю. Книг снова не было. Я задумывался часто, не стал ли я регрессивно мыслить. Боялся, что выйду и не свяжу даже двух слов. Только в ИВС мне передали книгу Юрия Слезкина «Дом правительства».
— Кирилл Гончаров помогал?
— Он действительно помог мне сильно. Он классный парень. Когда у нас была кампания, он мне во многом казался взрослым ребенком. И тут он тоже за меня испугался, как ребенок боится за своих родных. Но он сделал все совсем по-взрослому: все эти мерчи, пикеты. Это вообще классная история.
— А потом было второе СИЗО?
— Я увидел две разных тюрьмы. На «пятерке» [СИЗО №5 «Водник»] нормально. Там отремонтировано, спокойно было. Я ожидал увидеть худшее, а увидел в принципе приемлемые условия. А потом я попал на «тройку» [СИЗО №3 «Пресня»]. Вот там то, что люди в России привыкли называть тюрьмой. Все эти условия, о которых в страшных снах не приснится. Там были крысы, дырки в полу, которые закрывали тряпками. Стены все облезлые, краски фактически не было. Окон не было — их сняли на лето. Муравьи ползают. Условия тяжелые.
— Страшно было?
— Когда я попал в первое СИЗО, то не испытывал никакого страха. Ко мне без внимания отнеслись сотрудники, не проводили никаких бесед. Было тепло, не сыро. А когда попал на «тройку», ко мне по-другому отнеслись, спрашивали: «Где сидел до этого? С кем сидел?» Я не разбираюсь в этих контингентах, не могу отличить «порядочного» арестанта от «непорядочного». Мне начали задавать сложные вопросы — я попросил, чтобы меня посадили туда, где меня не будут трогать.
— Как следователи относились?
— Следователь, который сначала был, — хороший. Еще двое — «немых». В СИЗО ко мне не приходил никто ни разу. Ни очной ставки, ничего не было вообще. Один раз со мной, как мне кажется, говорил сотрудник центра «Э». Мне его представили, как представителя СИЗО. Меня подняли в кабинет. Четыре стены, стол, телевизор с трансляцией камер видеонаблюдения. Кабинет этот тюремный — плохой, как и сама тюремная камера. Мужчина был в галстуке, красиво одет. Сразу было видно, что не его это кабинет. Задавал вопросы про работу, связана ли моя работа как-то с партией «Яблоко». Про отца задавал много вопросов. У меня отец проработал долго в органах МВД в отделе по борьбе с организованной преступностью. А следственные действия — меня привезли в ИВС, ведь негоже им ездить в СИЗО, где бегают крысы. Снова увидел дырку в полу. Сидел один. Передали книгу. Делать там вообще нечего — просто завтракаешь, обедаешь и ужинаешь. Приходили буквально на 15 минут — сказали у вас будет фото- и видео-экспертиза. Совершенно непонятно, зачем она им нужна. Вот серьезно, я в той же самой одежде пришел к следователю, точно так же выгляжу.
— Ты планируешь дальше заниматься политической деятельностью, как раньше?
— Даже думаю, что больше, чем раньше. До того, как я сел, у меня был институт, работа и была политика — три вот таких направления жизни. И ты можешь выбрать первое, второе или третье. Когда меня «закрыли», первые два варианта отсеклись. Осталась только политика.
По делу о «массовых беспорядках» проходят 15 фигурантов — в отношении пяти из них 3 августа Следственный комитет прекратил дело. Валерий Костенок — один из них, ему вменяли, что он якобы бросил две пластиковых бутылки в сторону полицейского. По статье 212 УК фигурантам грозят реальные сроки, Ивана Подкопаева суд отправил в колонию на три года, Данила Беглеца — на два.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.