Исключенная из Уголовного Кодекса еще при Медведеве статья о клевете снова появилась в УК сразу же по возвращению Владимира Путина в президентское кресло. Теперь по ней осуществляются обыски и заводятся все новые уголовные дела. В чем был смысл возвращения статьи и какие поправки, внесенные в ее текст депутатами от «Единой России» этой зимой, сделали диффамацию новым оружием силовиков против инакомыслия — рассказывает «МБХ медиа».
Утром 28 июля к журналисту и главному редактору известного своими расследованиями издания The Insider (Минюст признал издание «иностранным агентом») Роману Доброхотову с обысками пришли силовики. Они изъяли телефоны, компьютер и все носители информации, которые нашлись на месте. Чуть позже, но в то же день, правоохранители пришли к его пожилым родителям, по делу вовсе не проходящим.
Дело, ставшее поводом для визита силовых структур домой, было возбуждено по следам твита, в котором нидерландского блогера Максимилиан Ван дер Верффа обвинили в распространении пророссийских «фейков» о сбитом на территории самопровозглашенной ДНР «Боинге», летевшим из Амстердама в Куала-Лумпур.
Формально дело возбуждено в отношении «неопределенного круга лиц», а сам журналист проходит по нему свидетелем. Однако и преследование, и обыски, и изъятие техники, по мнению самого Доброхотова — лишь попытка властей остановить журналистские расследования, над которыми тот работает в настоящее время.
Старый новый закон
Уголовное преследование такого рода в России (несмотря на то, что сходные нормы существует в законодательствах многих стран) в последнее время все чаще становится инструментом давления на активистов и журналистов, которые распространяют информацию по долгу своей профессиональной деятельности, считает глава Центра защиты прав СМИ Галина Арапова.
Доброхотову вменяется вторая часть статьи 128.1 УК «Клевета», которая подразумевает распространение заведомо ложных сведений в средствах массовой информации.
В Уголовном Кодексе РФ, впрочем, она была не всегда. Дело в том, что ее предшественница, 129 статья, имевшая другие формулировки и куда более мягкие санкции, была отменена прямо перед началом «болотных» протестов в декабре 2011 года.
Возвращения не предполагалось. На закате медведевской «оттепели» вместе с рядом других незначительных преступлений, в логике общего «раскручивания гаек», клевету было решено декриминализовать и перенести из Уголовного кодекса в Административный. Но, как ни странно, помешали митинги и народные волнения.
К лету 2012 новоизбранный парламент, позже прозванный «взбесившимся принтером», с подачи властей и бессменного председателя Комитета по госстроительству Павла Крашенинникова в последний день весенней сессии принял проект закона, который не просто возвращал статью в УК, но и заметно ужесточал наказания за предусмотренные ею деяния.
Второй пункт, касавшийся СМИ, впрочем, «потяжелел» не сразу. Сперва ответственность по нему оказалась даже снижена с прежних максимальных шести месяцев ареста до штрафа в 1 млн рублей. Однако в декабре 2020 с подачи единороса Дмитрия Вяткина в законе появились нормы, позволяющие привлекать граждан за любые «клеветнические» деяния с использованием «информационно-телекоммуникационной сети «Интернет”» (вне зависимости от наличия у СМИ регистрации). А также положение, согласно которому сама клевета может иметь «неадресный» характер и быть осуществлена в отношении нескольких лиц, в том числе индивидуально не определенных.
Несмотря на это, общее число приговоров по данной статье невелико — всего за время ее существования в предыдущей редакции в электронной системе учета судебных актов числится только 1649 таких дел. Впрочем, за прошедшие полгода практика привлечения именно по ее второму пункту, касающемуся журналистов, уже обернулась целой серией неприятных прецедентов.
От харассмента до бургеров
Первый из заметных случаев оказался связан с делом одного из редакторов сайта DOXA, известного студенческого СМИ, созданного когда-то учащимися и выпусками НИУ ВШЭ.
В апреле за призывы к участию в митингах в поддержку Алексея Навального, якобы имевшие место на страницах издания, к четверым сотрудникам студенческого медиа Армену Арамяну, Владимиру Метелкину, Наталье Тышкевич и Алле Гутниковой пришли с обысками силовики. Фигурантам в тот же день назначили «запрет определенных действий», фактически оказавшийся домашним арестом, и обязали являться на допросы.
Но ближе к концу месяца Владимир Метелкин потребовал отвода допрашивавшей его следовательницы Екатерины Жижмановой из-за «харассмента» (как сообщал молодой человек, женщина неоднократно трогала обвиняемого руками) и морального давления, которое, по его словам, она оказывала во время бесед.
В итоге следовательницу отстранили от работы с ним и перевели к другой фигурантке дела, Наталье Тышкевич, также впоследствии потребовавшей отвода Жижмановой.
Соратники Метелкина оперативно опубликовали запись, на которой женский голос в хамской и развязной манере называет его (как утверждается, Метелкина) «сексуальным героем» и заливисто смеется. 28 мая, сообщил РБК со ссылкой на руководителя международной правозащитной группы «Агора» Павла Чикова, силовики завели на юношу уголовное дело по по ч. 2 ст. 298.1 УК. Это еще одна статья о клевете, введенная в 2012 году. Она была призвана защищать судей, прокуроров, следователей и лиц, производящих дознание. Максимальная санкция по ней — штраф в размере до 1 млн рублей.
Но если вдруг действия Метелкина окажутся переквалифицированы на статью 128.1 — а его обвиения в харассменте неоднократно публиковались в СМИ — то даже в случае оправдательного приговора по основному делу, ему все равно может грозить срок до двух лет — за «клевету» уже на следовательницу.
Второй случай связан с еще более нелепой ситуацией, в которую попал петербургский журналист «Эха Москвы» Арсений Веснин. Во время январских протестных акций он процитировал в собственном телеграм-канале сообщение из закрытого чата, в котором говорилось, что бургеры, переданные задержанным на митинге молодым людям волонтерами, в одном из отделений были съедены полицейскими.
Уже в феврале полиция города предупредила молодого человека о том, что считают сообщение ложным и собираются заставить его нести ответственность за его распространение. Тогда же Главное управление МВД России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области поспешило назвать сообщение Веснина «фейком», а 7 июня сам Веснин сообщил о вызове повесткой в Следственный комитет.
«По моей информации, как только я окажусь в городе, на меня, вполне вероятно, будет возбуждено уголовное дело по ч. 2 ст. 128.1 УК РФ. До двух лет тюрьмы, штраф до миллиона рублей», — написал тогда корреспондент в своем канале.
«Спасибо деду!»
Важно, что в случае Веснина сообщение, поставленное ему в вину, было не только распространено не в СМИ (хоть и с использованием «информационно-телекоммуникационной сети “Интернет”» — по мысли силовиков под это подпадают любые посты в Telegram), но и прямо соответствовало букве обновленной единоросами нормы — «в отношении индивидуально неопределенной группы лиц». В данном случае — сотрудников правоохранительных органов. Пусть и без указания имен, званий и даже отделения.
Это поворотный пункт: положение о «неопределенном круге лиц», убеждена Галина Арапова, существенно изменило статью, сделав ее в руках силовиков своеобразным оружием массового поражения.
Клевета, как и «диффамация» во всем мире является адресным составом правонарушения — это ее базовый принцип. Расширив формулировку, законодатель создал возможность посадить любого за любое обобщающее утверждение, не направленное непосредственно против кого-то конкретного, говорит она.
Третий случай применения этой размытой нормы имел место совсем недавно: в конце июля силовики завели дело на уральского политолога Федора Крашенинникова по все той же ч. 2 ст. 128.1 УК РФ — за «клевету» на ветерана Игната Артеменко, с подачи внука ставшего потерпевшим в деле по обвинению в клевете, которое возбудили против Алексея Навального.
По версии следствия, ученый 5 февраля 2021 года якобы распространил некие «заведомо ложные сведения» в своем, опять-таки, телеграм-канале. Какие именно сведения, в постановлении о возбуждении дела, опубликованном на Facebook самим политологом только вчера, не сообщается. Сам Крашенинников утверждает, что в его записях за указанный день нет ни имени, ни фамилии Артеменко.
На скриншоте поста, в котором силовики разглядели правонарушение, имени ветерана и правда не содержится. Там говорится, дословно, что «весь этот балаган с участием 93-летнего деда — квинтэссенция того, во что Путин превратил память о войне». Так что в сопоставлении с датами публикации связать публикацию с делом Артеменко — можно.
Этот кейс можно считать самым опасным. Уголовное преследование по нему со всей вероятностью может обернуться для Крашенинникова реальным приговором, а база судебных актов — пополниться прецедентом применения нормы, прописанной единороссами зимой.
Впрочем, сам политолог, по его словам, с августа прошлого года находится за пределами России. А 12 июля он объявил, что проживает в Вильнюсе, где и планирует оставаться в обозримом будущем. В недосягаемости для российского правосудия.
Тот факт, что все эти случаи связаны с публикациями в соцсетях и группах в мессенджерах, сильно настораживает экспертов. «Если вы пересылаете личное сообщение, оно защищено тайной переписки, но если пишете в группу, публикуете сообщение в социальных сетях — это уже публичное высказывание», — объясняет Арапова, — «оно и раньше попадало под действие закона, но этой зимой было «усилено» в новой формулировке».
Удар по «матбазе»
Еще в старой редакции, применение закона о клевете уже оборачивалось крупными скандалами и часто имело характер разборок чиновников и провластных бизнесменов с неудобными журналистами. Так в 2015 году уголовное дело в отношении корреспондента саратовского издания «Общественное мнение» Сергея Вилкова инициировал лично фигурант нескольких его журналистских расследований, депутат Саратовской гордумы Сергей Курихин.
Позже по схожей теме дела были заведены против сотрудников телеканала «Дождь», замредактора уральского интернет-издания TochkaNews Валентины Гофенберг, журналиста агентства «Росбалт» Александра Шварева. Как и теперь, во всех этих случаях подавался не гражданский иск «о защите чести и достоинства», а сразу возбуждались уголовные дела.
И тем не менее, самым громким случаем применения 2 части 128.1 статьи УК за последнее время можно было бы считать само многострадальное дело ветерана Артеменко против Навального, обернувшееся неприятным сюрпризом для политолога Федора Крашенинникова.
С одной оговоркой. 20 февраля этого года мировой судья участка №320 на выездном заседании Бабушкинского суда Москвы, как об этом писал и наш сайт, действительно оштрафовал Навального на 850 тысяч рублей за его высказывания об участниках ролика в поддержку изменения конституции, среди которых оказался и Артеменко.
Но дело, по которому процесс признал виновным политика, было заведено еще до принятия Думой новой редакции закона о клевете, летом 2020 года. Видимо, поэтому приговор был вынесен относительно мягкий — денежный штраф, а не второй уголовный срок. Не такой жесткой была и формулировка, которая была использована при возбуждении дела. Пункта об «информационно-телекоммуникационной сети» на момент вменяемого Навальному поступка просто не существовало, так что пост в Twitter, послуживший причиной разбирательства, силовикам пришлось трактовать как «распространение заведомо ложных сведений, содержащихся в публичном выступлении».
Послужил ли указанный кейс поводом к последующему пересмотру формулировок, сказать сложно. Но стоит обратить внимание — осудить оппозиционера за его высказывание, если бы оно было сделано теперь, было бы намного проще. Наказание за публикацию после принятия новой нормы могло бы оказаться даже строже того, которое получил уже заключенный к тому моменту в колонию политик — вместо денежного штрафа могли бы быть еще два года тюрьмы. Интересно, что и дело Доброхотова, как и случай Навального, формально не подпадает под «единороссовскую» зимнюю поправку — ставшее поводом для следственных действий сообщение было оставлено в Twitter не позднее 12 ноября 2020 года.
Впрочем, даже без перспективы реального заключения статья остается для силовиков удобным инструментом давления и способом подорвать «материальную базу» медийщиков, убеждены эксперты.
«Исключительный смысл изъятия техники — оказание давления. Если сообщение размещено публично, висит в интернете, то нет никакой необходимости изымать компьютер, с которого оно было отправлено. Существует тысяча других технических способов доказать авторство», — подчеркивает Галина Арапова.
Чужая тайна
Как совсем недавно писало «МБХ медиа» за последние несколько лет обыски и погромы в домах журналистов стали для силовиков привычным делом. Но на практике эти действия преследуют, прежде всего, цель нанести ущерб обвиняемому, а не обеспечить следствие доказательствами, убеждены эксперты. И пусть, согласно УПК, изъятые вещи должны обязательно иметь значение для уголовного дела, в рамках которого проходит обыск, чаще всего в ходе таких операций техника и ценные вещи изымается силовиками подчистую.
Российские суды, как правило, санкционируют любые обыски и изъятия и вовсе не исследуют уместность и оправданность таких изъятий, говорит Арапова. «Формально любое уголовное дело — а в отношении журналиста самое простое возбудить его по «клевете» — допускает проведение обыска. И, стало быть, может стать поводом открыть дверь в квартиру журналиста, а главное — получить доступ к его профессиональной тайне и данным об источниках информации», — объясняет она.
Арапова подчеркивает, что от уголовной ответственности за клевету все цивилизованные страны давно отказались, так как нет смысла сажать в тюрьму людей за правонарушение совершенное словом. Для этого достаточно инструментов, которые есть в гражданском или административном праве: есть штрафы, компенсация морального вреда, опровержение. Но перевод в административную плоскость «клеветы» привел бы к невозможности таких изъятий. По административным и гражданским делам обыски не проводятся. И именно поэтому данная норма в обозримом будущем вряд ли окажется «декриминализована», заключает она.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.